– О господи! Он что, опять всех бандитов вырезал? – снова взвыл полковник и в сердцах грохнул кулаком по столу. – Да сколько ж можно?! Говорил же ему, чтобы в этом городе не безобразил!
– Нам было нужно место, куда полиция никогда не сунется. И он решил, что бандитское гнездо самое удобное место. Правда, пришлось еще десяток бандитов потом положить, но там он без меня справился.
– Простите, молодой человек, а каким боком вы в этом деле? – опомнившись, поинтересовался полковник. – Нет, про вашего погибшего брата я помню, но зачем вы дальше-то вмешиваться стали? Неужто решили, что и к смерти вашего брата господин советник отношение имеет?
– Отец сказал, что я у него многому научиться могу, – вздохнул княжич.
– И как? Получается? – иронично поинтересовался полковник.
– Сказать по чести, после всех этих дел вместе с ним я на многое стал по-другому смотреть, – помолчав, признался молодой человек.
– Вы пешком или верхом приехали, князь? – сменил тему полковник.
– Извозчика взял. Так Елисей велел. От дома отошел на два квартала и поехал.
– Так и сделаем, – чуть подумав, кивнул Тимофеев. – Только возьмем мою коляску. А заодно и пару бойцов на всякий случай.
Вызвав секретаря, он отдал нужные указания и, достав из ящика стола револьвер, ловко проверил его.
– И все-таки, как он узнал, что Нежинский имеет отношение к гибели Нино? – спросил полковник, убирая револьвер в кобуру.
– Он какие-то бумаги нашел. И одного родича купца Молхнадзе живым взял, – нехотя пояснил княжич.
– Понятно, – помрачнев, протянул полковник.
Вошедший секретарь доложил, что к выезду все готово, и полковник, поднявшись, решительно скомандовал:
– Поехали.
Спустя примерно сорок минут коляска подкатила к узкому переулку, и двое из четверых седоков сошли. Быстро осмотревшись, княжич свернул за угол и повел полковника в нужную сторону. Еще минут через десять они вошли во двор широкого, одноэтажного дома, и полковник, увидев сидящего на крыльце парня, мрачно поинтересовался:
– Ну, и что ты за безобразие тут учинил?
– Это не я, Александр Савич. Это враги наши обнаглели до такой степени, что имеют смелость близких наших губить, – устало улыбнулся Елисей, поднимаясь. – Пойдемте. Сейчас сами все услышите.
Они прошли в дом, и полковник с удивлением понял, что его ведут не в горницу или еще какую комнату, а предлагают спуститься в подвал. Кряхтя, он спустился в подпол и, пройдя следом за парнем в потайную комнату, удивленно осмотрелся. У дальней стены, на вбитом в нее крюке висел привязанный за руки мужчина. Глядя в его разбитое, окровавленное лицо, полковник вдруг понял, что где-то его уже видел.
– Знакомьтесь, Александр Савич. Статский советник третьего ранга, Нежинский, Карп Савельич. Он же предатель родины и враг государства Российского. Очень желает покинуть страну и провести остаток жизни где-нибудь в просвещенной Европе.
– Ты уверен в том, что говоришь? – уточнил полковник с заметной растерянностью. – Для подобного обвинения серьезные доказательства требуются.
– Извольте, – усмехнулся Елисей, указывая на стоящий у входа табурет, на котором стопками лежали какие-то бумаги. – Сии документы добыты мной в ходе преследования моих кровных врагов. Там все написано. И про господина Нежинского в том числе. А самое главное, там указано лицо, которое оказывало покровительство этому ничтожеству.
– Теперь понятно, почему он еще жив, – мрачно кивнул полковник, мысленно уже начиная прорабатывать очередную операцию.
– Это только кажется, Александр Савич. Он уже мертв, просто еще о том не ведает, – хищно усмехнулся парень, и висевший на крюке человек испуганно замычал, пытаясь вытолкнуть изо рта кляп.
* * *
Дворянское собрание гудело от неожиданных новостей. Очередная выходка контрразведки заставила все общество неожиданно ощутить свою уязвимость. Они, такие богатые, родовитые, властные, вдруг ощутили, как на их глотках сжимается безжалостная рука, даже не закона, а чего-то, что стоит выше него. Это было неожиданно. Неожиданно и страшно. Вошедший в зал генерал-губернатор обвел собравшихся долгим, мрачным взглядом и, вздохнув, негромко сказал:
– Позор, господа. Всем нам позор. Покуда государство ведет тяжкую войну с извечным врагом своим, некоторые из вас осмеливаются связывать свои дела с иностранными лазутчиками. Сие есть несмываемый позор для всех нас, господа.
– Разве это доказано? – не удержавшись, спросил кто-то из собравшихся.
– Вы забываетесь! – вдруг загремел генерал-губернатор. – Осмелюсь напомнить вам, господа, что я никогда не давал разрешения на арест человека дворянского сословия без веских на то оснований. Или кто-то здесь сомневается в моей честности?! Или моя честь вызывает у кого-то какие-то сомнения?
Не ожидавшие такой вспышки дворяне притихли, опасаясь привлечь к себе внимание генерал-губернатора. Всем собравшимся было хорошо известно, что в гневе он бывал крут. Обведя собрание гневным взором, генерал-губернатор тяжело поднялся из своего кресла и, обернувшись к стоявшему в стороне полковнику Тимофееву, приказал:
– Господин полковник, можете начинать. Что вам делать, я подсказывать не стану. Сами все знаете. А меня от подобного зрелища увольте.
Развернувшись, он направился к выходу из залы, ссутулившись, словно старик. Дождавшись, когда генерал-губернатор выйдет, полковник кивнул незаметному ротмистру у двери, и тот, распахнув другую дверь, жестом велел кому-то войти. Дальше всех собравшихся ожидала большая неожиданность. В зал начали входить казаки в сопровождении офицеров и, подходя к некоторым из собравшихся, объявлять им, что они арестованы.
Из залы под конвоем были выведены семь человек. Остальные, растерянно глядя на полковника, судорожно пытались понять, что происходит и как это все может коснуться их самих. Полковник Тимофеев, взиравший на это действо с бесстрастием египетского сфинкса, дождался окончания арестов, после чего, выступив на середину, ровным, холодным тоном объявил:
– Остальных, господа, я попрошу запомнить то, что здесь сейчас произошло, и как следует подумать, стоит ли доводить себя до подобного пассажа. И ежели кто из вас решит, что некоторые его делишки имеют под собой основания для ареста и придет ко мне, чистосердечно, словно на исповеди все рассказать, даю слово, этому человеку я постараюсь оказать всю посильную помощь. В противном случае, ежели мне станет о подобных делах известно раньше, снисхождения не ждите. Спешу вас уверить, господа, рано или поздно мы все равно все узнаем. Для того и служим. Честь имею, господа.
Щелкнув каблуками, полковник отвесил короткий поклон и, развернувшись, вышел следом за своими подчиненными.
– Что это сейчас было, господа? – дрожащим голосом громко спросил один из присутствующих, под конец фразы дав петуха.
