– Понятно. Но я бы проверила.
– Что тебе пришло в голову? – встрепенулся Наполеонов.
– Шур, ты никогда не слышал поговорку, что даже самая глупая женщина при желании обведёт вокруг пальца самого умного мужчину.
– Не слышал, – нахмурился Наполеонов, – но если вспомнить прародительницу Еву, то я готов тебе поверить.
– Еву оставь в покое, – хмыкнула Мирослава. – Лучше скажи мне, разве в нашем деле не напрашивается вопрос – кому нужно было алиби?
– Убийце, естественно, – уверенно ответил Наполеонов.
Мирослава поморщилась.
– Думай, Наполеонов, думай!
– Ты намекаешь, что… – начал Наполеонов и осёкся, устремив на неё недоумённый взгляд.
Мирослава кивнула.
– Но я же тебе сказал, что Селиванов подсыпал ей снотворное!
– А я рассказала тебе об умном мужчине.
– И глупой женщине! – перебил её он.
– В нашем деле, как я думаю, женщина не была такой уж глупой, а мужчина умным.
– Ты думаешь, что Горбункова не стала пить это молоко?
Мирослава пожала плечами.
– По крайней мере, я это предполагаю.
– И ты решила, что она дождалась, пока Аркадий уснёт… – Наполеонов оборвал себя на середине фразы и замер.
– Да, я так думаю.
– Это логика или интуиция? – осторожно спросил Шура.
– И то и другое, – ответила Мирослава серьёзно.
– Но подумай сама, откуда она могла знать, что Аркадий куда-то ещё собирается? Ведь он мог просто завалиться спать!
– Мог, но я тебе уже сказала, что мы имеем дело не с глупой женщиной. Она, должно быть, за время совместного проживания хорошо изучила своего сожителя. И потом если он никуда не собирался уходить, то зачем он подсыпал ей снотворное?
– Вот это мне и непонятно, откуда она узнала о том, что он ей его подсыпал?! – воскликнул Наполеонов.
– Либо просто предположила, но, скорее всего, объяснение её прозорливости более банально.
– То есть?
– Мила увидела, что Аркадий что-то подсыпает ей в молоко, когда вышла из ванной.
– Но не подала виду.
– Естественно! Зачем ей разрушать собственное алиби.
– Мы не догадались сразу взять у неё кровь, – сокрушённо вздохнул Наполеонов, – а теперь даже если снотворное и было в её крови, то давно исчезло.
Мирослава кивнула:
– Да это так.
– Во всяком случае, доказать, что она не пила снотворное, теперь практически невозможно, – погрустнел Шура.
– А зачем тебе это доказывать? – улыбнулась Мирослава.
– Так… – начал Шура.
– Доказать нужно, что она в ту ночь выходила из дома.
– Трудная задача…
– Можно подумать, что при расследовании других убийств приходилось решать более лёгкие задачи, – небрежно проговорила Волгина.
– Так-то оно так, – грустно согласился следователь.
– Попробуй опросить местных жителей, необязательно из дома, где живёт эта парочка, а вообще обитателей двора. Непременно найдутся любители поздних прогулок, собачники и кто-то ещё.
– Жаль, что старушки в это время уже спят, – вздохнул Наполеонов.
– Может быть, у какой-нибудь из них как раз в эту ночь случилась бессонница, – подмигнула ему Мирослава.
– Тебе легко веселиться, – пробурчал Наполеонов.
Мирослава ласково погладила Шуру, приглаживая взъерошенные волосы.
– Всё-таки любишь ты меня, голубушка, – поймал он её руки и пожал.
– А как же, – откликнулась она, – ты же моя самая близкая подружка, – и чмокнула его в макушку.
– Идиллия, – улыбнулся Морис и пошутил: – Но мне как-то обидно смотреть на ваши обнимашки и чмоки. – Он подхватил кота и прижался щекой к его тёплому боку.
Дон вздохнул, но вырываться не стал, вероятно, учитывая тот факт, что Морис вкусно его кормит.
– Тебе не обидно, а завидно, – хмыкнул Наполеонов. – А идиллия наступит тогда, когда преступник будет задержан.
Когда Наполеонов на следующее утро спустился из «Шуриной комнаты» на кухню, Морис уже нажарил диетических котлет из смеси куриного и индюшачьего фарша. Информировать Наполеонова о том, что в котлетах нет ни говядины, ни свинины, Морис благоразумно не стал. И Шура тотчас принялся уплетать котлеты за обе щёки и нахваливать их. Морис смотрел в окно и улыбался.
Когда все котлеты были съедены, Шура спросил:
– И чего ты там увидел?
– Отсутствие дождя…
– Ну что ж, – это хорошая новость, – вздохнул Щура, – спасибо тебе за завтрак.
– Пожалуйста.
– А теперь пожелай мне ни пуха ни пера.
Морис послушно пожелал, и Наполеонов от души послал его к чёрту.
В это время на кухню спустилась Мирослава и проговорила:
– Шурка, ты неблагодарный поросёнок!
– А чего я такого сказал? – возмутился Наполеонов. – Это же народная традиция.
– Несолидно следователю верить во всякую чепуху, – поддела его Мирослава.
– Это не чепуха, а примета.
– Тем паче.
– Много ты в этом понимаешь! Я вот, когда в школе экзамены сдавал, всегда ходил в одних и тех же носках, – гордо заявил Шура.
– Так вот почему они у тебя стояли, – рассмеялась Мирослава.
– Ничего не стояли, – обиделся Шура, – я в них только на экзамены ходил. А когда возвращался из школы, сразу же их снимал и надевал другие.
– Ага. А в институте ты уже не придерживался этой приметы.
– Откуда ты знаешь?
– До красного диплома не дотянул, – отозвалась она с иронией.
– Подумаешь, одна четвёрка, – фыркнул Наполеонов и тут же пошёл в атаку: – и вообще хватит измываться надо мной с утра пораньше. У меня, между прочим, работы непочатый край!
– Ладно уж, иди, работай, – смиловалась Мирослава, открыла шкаф и достала оттуда шоколад «Бабаевский». – На, – протянула она шоколадку Шуре, – с миндалём.
Тот молниеносно выбросил руку и не успел Морис моргнуть глазом, как шоколад из рук Мирославы переместился к Шуре.
– А где спасибо? – спросила Волгина.
– Я её принял как компенсацию за твои придирки, – и он быстро вышмыгнул из кухни. А вскоре детективы уже услышали звук его выезжающей с участка «Лады Калины».
– Зря вы его цепляете, – тихо проговорил Морис.
– О! – улыбнулась она. – Защитничек сыскался.
– Нет, правда. Ведь работа у него не сахар.
