– Пожалуйста, отчёт предоставлю позже.
– Хорошо.
Наполеонов отключился и задумался: «Так вот в чём дело… Но убийца, должно быть, сумасшедший! Зачем сначала топить человека, а потом резать ему вены. Или нетерпеливый наследник, желающий довести своё чёрное дело до конца? Нет, всё равно он псих! Если бы после снотворного женщина просто утонула, то у убийцы была возможность списать всё на самоубийство. А этот дилетант явно перестарался».
Наполеонов бегом бросился под душ, а потом на кухню, надеясь наскоро перекусить и улизнуть на работу, пока мать ещё сладко спит.
Но не тут-то было. Софья Марковна проснулась, видимо, услышав звонок сотового. Наполеонов мысленно хлопнул себя по лбу: «Вот балда! Опять забыл на ночь закрыть дверь своей комнаты». Но, скорее всего, Наполеонову разбудило материнское чутьё. И теперь она жарила сыну яичницу с ветчиной и помидорами. Аккуратно намазанные маслом тосты уже лежали на тарелке. Поверхность горячего кофе в чашке покрывала радужная пена.
В доме Мирославы Волгиной кофе не пили. Но дома Шура был не прочь выпить чашечку-другую. Для начала он зачерпнул из вазочки чайной ложкой клубничное варенье и быстро отправил его в рот.
Софья Марковна стояла спиной к сыну, но тут же сделала ему замечание:
– Шура, ты опять испортишь себе аппетит!
– Ма! Но как ты?
– Что «как ты»? – спросила она, оборачиваясь и лукаво улыбаясь.
– Как ты увидела, если стояла спиной? У тебя что, глаза на затылке или ещё в каком-то потаённом месте?
– У меня ушки на макушке! – сказала она и тихонько хлопнула сына полотенцем. – И я слышу, как ты звякаешь ложкой.
– Ма! Пожалуй, тебе пора всё-таки менять род трудовой деятельности, – проговорил он, сурово сдвинув брови.
– Что ты имеешь в виду? – удивилась она.
– А то! Хватит тебе бренчать на пианино. Пора заниматься серьёзными делами! Вот поговорю с начальством и трудоустроим тебя к нам.
Она рассмеялась и погрозила ему пальцем. Потом спохватилась и быстро переложила поджарившуюся яичницу на две тарелки – ему побольше, себе чуть-чуть.
– Хотя в одном ты всё-таки ошиблась, ма, – проговорил он, тыкая вилкой в горячую яичницу.
– И в чём же?
– А в том, – он на миг выпустил из рук нож и поднял указательный палец вверх, – что мой аппетит невозможно испортить ничем!
Посмотрев на рожицу, которую ей скорчил сын, Софья Марковна весело рассмеялась. Потом вытерла выступившие от смеха слёзы и сказала:
– Тут ты, пожалуй, прав! А я дала маху.
* * *
Аркадий Селиванов, вызванный следователем на утро сегодняшнего дня, явился в отделение в сопровождении оперативника.
Радости от знакомства с Наполеоновым он явно не испытывал. На сообщение о смерти приёмной матери отреагировал как-то уж слишком спокойно. Ни тебе удивления, ни заламывания рук, ни даже намёка на потрясение и скорбь. Впрочем, сказал же Муромцев, что приёмная мать и сын не ладили. Но в то же время он жил на её средства…
«Что ж, теперь он получит наследство и будет жить припеваючи», – подумал следователь, разглядывая Селиванова.
– Садитесь, – проговорил Наполеонов, по-прежнему не сводя глаз с набычившегося и застывшего возле двери Аркадия.
– Вы позвали меня только для того, чтобы сообщить о смерти мачехи? – ещё больше нахмурился Селиванов. – Чего же столько тянули?
– Не только, – отозвался следователь, – вы садитесь, Аркадий Павлович, разговор у нас будет долгий.
Про себя Наполеонов отметил, что Селиванов назвал убитую не приёмной матерью, а именно мачехой. С чего бы это?
– О чём нам с вами говорить? – огрызнулся тем временем Селиванов.
– Два интеллигентных человека всегда найдут подходящую тему для разговора, – проговорил следователь, усаживаясь за стол.
Селиванов презрительно фыркнул.
Наполеонов проигнорировал скепсис подозреваемого. Да, именно подозреваемого – так он решил для себя и продолжил:
– Вы, я вижу, не слишком шокированы смертью Ирины Максимовны?
– С чего бы это я должен шокироваться, – хмыкнул Аркадий. – Она долго болела, и можно было ожидать чего-то подобного.
– Ваша мать уже почти оправилась от последствий аварии.
– Мать, – сердито передразнил его Селиванов, но под прессом неодобрительного взгляда следователя взял себя в руки и проговорил: – Вот именно почти. Она была немолода. Больное сердце и всё такое.
– Не думаю, что сорокадевятилетнюю женщину можно назвать старой. И умерла она вовсе не от болезни.
– А отчего же она ещё могла умереть? – впервые нотки недоумения прозвучали в голосе Селиванова.
– Её нашли в ванной с перерезанными венами. – Наполеонов не сводил взгляда с лица Селиванова, но на нём не отразилось ничего.
– Значит, она устала и покончила с собой, – пробурчал Аркадий.
– А перед этим выпила упаковку снотворного.
– Ну, чтобы не так страшно было покидать этот свет, – улыбнулся сыночек.
– Понятно. Но перед тем как перерезать себе вены, ваша мать утонула.
– Что вы такое несёте? – возмутился Аркадий. На его лице появилось выражение недоумения и раздражения, слитые воедино. Он, кажется, действительно не понимал и оттого злился.
Следователь проигнорировал его вопрос и задал свой:
– Где вы были позавчера вечером с 23 до часу ночи?
– Вы что же, думаете, что я свою мачеху утопил и зарезал? – довольно искренне изумился Селиванов.
– Вы не ответили на мой вопрос, – напомнил следователь.
– Дома я был, – буркнул Селиванов.
– Один?
– Почему один?! С Милкой.
– Кто такая Милка?
– Моя подружка. Мы вместе живём.
– И она может это подтвердить?
– Куда же она денется?! – усмехнулся Селиванов.
– Имя, отчество, фамилия вашей Милки?
– Людмила Анатольевна Горбункова.
– Она сейчас дома?
– Нет, работает она в магазине.
– В каком?
– По продаже готового платья.
– Адрес.
– Чей адрес?
– Магазина.
– Щелканова, 21а.
Наполеонов набрал номер, а когда в трубке отозвались, быстро проговорил:
– Василиса Никитична, пусть кто-нибудь из твоих оперативников сгоняет по адресу: Щелканова, 21а, и в магазине одежды допросит Людмилу Анатольевну Горбункову на предмет того, где с одиннадцати до часу ночи, – Наполеонов назвал дату, – находился её сожитель Аркадий Павлович Селиванов. – Наполеонов положил трубку.
