Я бессильно наблюдала, не зная, что предпринять. Он не делал попыток сопротивляться, и я тоже не представляла, чем могу ему помочь.
На пороге они замешкались. Данила поднял голову, наши глаза встретились. Он молча рванулся ко мне, но его сразу схватили и силой вытащили в коридор.
– Эту тоже забираем? – небрежно кивнул в мою сторону рыжий.
Севка снова внимательно посмотрел на меня.
– Нет. Пусть останется. Мы же знаем, где ее найти.
Он вдруг улыбнулся, и его лицо приняло почти нормальное выражение, но лишь на мгновение – через секунду его опять исказила неприязненная гримаса.
– Может, она нам еще понадобится? – деловито уточнил рыжий. И пояснил: – Ну, там, на случай, если Ломов заартачится…
Севка кивнул, не отводя взгляда от моего лица.
– Как тебя зовут? – неожиданно спросил он.
Я по-прежнему молчала. Меня словно парализовало от страха, я не смогла бы с ним познакомиться и тем более завести какой-то разговор, даже испытывая такое желание.
– Немая, что ли?
Рыжий заржал.
– А если она не немая и будет кричать? – поинтересовался он.
Севка пожал плечами:
– Пускай – здесь все равно никого, кроме нас. Но почему-то мне кажется, что она не будет кричать.
Он подошел ко мне и отвел от лица волосы. Я вздрогнула от прикосновения чужих холодных пальцев, но не нашла в себе сил отстраниться.
– Правда? – проникновенно спросил Севка, упершись в меня злыми голубыми глазами.
Закричать я не смогла бы, даже если бы захотела – горло перехватил спазм. Я молчала, словно загипнотизированная, но он и не ждал ответа.
– Замок там цел? – бросил он своим, продолжая изучающе смотреть на меня.
– Сейчас проверю, – отозвался рыжий и исчез за дверью.
Севка отвернулся и направился к выходу странной вихляющей походкой. Задержавшись на пороге, он через плечо полоснул меня взглядом и вышел последним. Я услышала, как снаружи защелкнулся замок, и машинально отметила, что он все-таки оказался целым. Топот ног отдалялся и постепенно стихал, а я все смотрела и смотрела на дверь, будто могла загипнотизировать и открыть ее на расстоянии.
Я опустилась на стул, где совсем недавно сидел Данила, прижала ледяные ладони к горящему лбу и закрыла глаза. Под сомкнутыми веками сразу завертелись радужные круги, сплетаясь в пугающем танце хаоса. Может, у меня галлюцинации? Я все это придумала, а на самом деле сижу у себя дома. Мы встречаем Новый год с мамой, папой и Никитой, как обычно, без всяких гостей. Я просто устала и задремала – накопился многодневный недосып сумасшедших предновогодних дней. И привиделся странный, невероятно реалистичный сон о поездке в Питер, о бале, о встрече с Данилой…
Мне иногда снятся увлекательные приключенческие сны с погонями и перестрелками, после которых я просыпаюсь с сожалением, что все это было не по-настоящему. Но они оставляли приятное впечатление, как после интересного фильма, а не гнетущее чувство тоски и безысходности, особенно неуместное в новогоднюю ночь. Надо встряхнуться, выкинуть все из головы и постараться забыть…
Открыв глаза, я убедилась, что вокруг ничего не изменилось. Я по-прежнему в темном пустом классе, где на стенах висят карты, а на учительском столе стоит чернильный набор и лежит журнал за тысяча девятьсот двадцать второй год. За окном глухая темнота, хоть глаз выколи, как будто там вообще нет ни одного фонаря, бушует метель и завывает ветер. Впрочем, я не была уверена, что очень хочу видеть происходящее на улице. Вдруг оно понравится мне еще меньше, чем то, что творится здесь…
Почему же так холодно? Разве сто лет назад паровое отопление еще не изобрели? Или оно не добралось в это здание и тут по-прежнему топят печи? Они давно остыли, ночью это делать некому, и надо лишь дождаться утра…
Возможно, с уходом ночи закончится и весь этот кошмар? Конечно, надежды мало. Надо понять, с чего все началось, что стало отправной точкой, вернуться в нее и все исправить. Звучит логично, но как это осуществить? Мы ведь сразу попытались попасть обратно, но наткнулись на глухую стену.
Вряд ли здание с бальным залом исчезло, просто перехода не существует – это звучало дико, разум отказывался воспринимать, но приходилось признать, что так и есть, из этого надо исходить в своих планах… Я сама себе удивилась: неужели я продумываю какой-то план?
Странно, но общество Данилы наводило на меня тоску и уныние, парализовало все мысли и чувства, кроме страха. А как только его не оказалось рядом, в голове немедленно прояснилось и вернулась способность здраво соображать…
Данила был прав, упомянув, что я многого о нем не знаю. Как он повел себя в критический момент? Безвольно и равнодушно. Даже не сопротивлялся! Не говоря уже о том, чтобы попытаться как-то защитить меня… Может, он ничего не смог бы сделать, но, по крайней мере, это не выглядело бы так, будто я для него совсем мало значу и ему все равно, что со мной будет дальше.
Нас разделили, и я поняла, что именно этого подсознательно боялась больше всего. Пусть нам было не слишком хорошо вместе и мы не смогли найти выход, но сейчас я отчетливо осознала, что одной мне стало гораздо хуже.
Впрочем, пора завязывать с нытьем. Я вытерла глаза, машинально постаравшись не размазать косметику. Стянула волосы потуже в хвост, уже не особенно заботясь о прическе, и продела руки в рукава кителя, болтавшегося у меня на плечах и застегнутого на одну верхнюю пуговицу.
Тут же стало стыдно: Данила оставил мне его, нисколько не заботясь о себе, а я так плохо о нем думаю. Без преувеличения снял последнее, отдал все, что у него было…
Надо его найти, и вместе мы обязательно выберемся отсюда. Я понятия не имела, как открыть дверь, если снаружи она заперта на висячий замок, но на всякий случай решила попробовать. Вдруг эти беспризорники все-таки сломали его, пока сбивали, а потом просто приладили на место, не убедившись толком, закрылся ли он на самом деле?
Я даже не успела на пробу подергать ручку, как дверь распахнулась сама. На пороге стоял Данила, но выглядел он странно и непривычно…
* * *
Они встречались с Лизой не слишком часто, и это Даньку вполне устраивало – он боялся ей надоесть. Или он заходил к ним домой, где Лизина мама неизменно кормила его полноценным обедом – не очень изысканным, по ее собственным словам, но сытным и домашним. Последнее Данька особенно ценил после однообразной столовской еды.
– Вот в прежние времена я бы закатила такой обед, – мечтала она и кривилась, окидывая стол печальным взглядом: – С этим не сравнить!
Данька подобные разговоры не поддерживал, лишь вежливо кивал и благодарил. Он отчетливо понимал, что «в прежние времена» никаким образом не оказался бы за столом в такой семье. И не смог бы видеться с Лизой…
Она держалась с ним запросто, как и ее мама, но Данька все равно чувствовал незримую дистанцию. Пусть теперь формально все равны, где он – бедный курсант судоходной школы, и где эта удивительная семья? Куда подевался отец и есть ли у них другие родственники, Данька ни разу не слышал, но выяснять не собирался: не те нынче времена. Что он сам мог бы ответить на вопрос о родне: родители умерли, а единственный дядька под следствием и скоро его осудят за грабеж? Они прекрасно знали и без него. Все, кроме проклятия, о котором Данька нет-нет, да вспоминал, хоть и гнал эти мысли.
