Мы знали, что прежде чем ступить на путь кровавого буйства, Франклин оборвал связи с различными правыми группами, убедившись, что они больше говорят, чем действуют. Но теперь мы хотели и надеялись определить, где и когда на самом деле началось его движение в опасную сторону. Какие события подтолкнули его в этом направлении? Насколько организованно он действовал? Занимался ли планированием? И что происходило в его голове, когда он совершал преступление, и потом, через несколько часов и дней? Насколько я знал, Франклин никогда не брал на себя ответственность за преступление, которое на самом деле не совершал, поэтому был практически уверен, что мы получим от него достоверную фактическую информацию.
Я не могу привести подробный отчет о нашем разговоре с Франклином, потому что после первого интервью с Эдом Кемпером мы перестали их записывать. В отличие от допроса, в ходе которого вы стремитесь выявить факты и отвергнуть ложь, тюремные интервью должны были быть более субъективными и обширными, ставить в центр внимания эмоции и ощущения; мы хотели, чтобы интервьюируемые думали и говорили свободно, не опасаясь, что их слова будут использованы против них. Это особенно важно для таких параноидных типов, как Франклин.
Независимо от того, за что они сидят и как долго им сидеть, большинство осужденных питают смутную надежду, что когда-нибудь им все же удастся выйти и либо идти по прямой дорожке, либо возобновить преступную карьеру. Так что я обычно начинаю с поощрения к сотрудничеству, например: «Мы не можем гарантировать ничего, кроме того, что, участвуя в этом, вы помогаете правоохранительным органам, и мы проинформируем начальника тюрьмы и другие органы власти о том, что вы ответили на наши вопросы честно и откровенно». Такой подход может быть особенно эффективным с людьми вроде Франклина; мы знали из его биографии, что он хотел когда-то стать полицейским, поэтому пытались дать ему понять, что видим его нашим «партнером» в этом предприятии.
Словами и языком тела я старался показать, что наш подход должен был быть доброжелательным и непредвзятым. Как и в переговорах с заложниками, цель состоит в том, чтобы выслушать противника, затем переформулировать и перефразировать сказанное им и показать, что вы оба на одном уровне. Если вы позволите ему услышать то, что, по вашему мнению, он вам говорит, это может содействовать установлению доверия и укреплению взаимопонимания.
Франклин был вежлив и почти приветлив. На одном уровне меня это не удивило. Если бы он был угрюмым и замкнутым или открыто внушал угрозу, ни одна автостопщица никогда бы не села к нему в машину. В то же время он держался настороженно, и его взгляд постоянно перескакивал с меня на Кена и обратно, как будто он пытался оценить нас. Читая стенограммы его сеансов с полицейскими детективами и агентом АТО, у меня сложилось другое впечатление – возможно, потому, что там он был общителен и откровенен с самого начала. Думаю, различие объясняется тем, что в тех случаях он был инициатором встречи и чувствовал, что контролирует ее ход. Здесь мы попросили поговорить с нами, и он не знал, в чем наша повестка, что нам нужно от него.
Продолжая стоять, Франклин в шутку поинтересовался, не являюсь ли я одним из проникших в Ку-клукс-клан агентов ФБР, потому что информаторов в Клане, вероятно, больше, чем действительных членов.
Как только мы дали понять, что обстоятельно изучили его биографию и досье, он начал понемногу открываться. Мы объяснили, что проводим исследование убийц, а поскольку он – один из самых успешных и заметных в этой категории, включили в наш список и его. Франклин кивнул, как нам показалось, согласившись с такой оценкой. Такая тактика лучше всего работает с более самоуверенными, сознающими собственную значимость и воспринимающими себя всерьез убийцами, что было верно в отношении Франклина.
Моя методика в тюремных собеседованиях заключается в том, чтобы рассказать заключенному, каким вижу его и как понимаю, а потом посмотреть и оценить его реакцию. Обычно интервьюируемому нравится, что кто-то уделил ему так много времени, потратил столько сил, чтобы изучить его жизнь, и это подталкивает его к откровенности.
Я проанализировал его молодость и отношения с родителями и для начала заметил, что он хорошо учился в школе, но потом потерял интерес к учебе. Его не интересовали ни спорт, ни внеклассные занятия, и он преимущественно держался особняком. Франклин слушал, ничего не говоря, и мы решили, что стоим на правильном пути.
Чтобы увидеть, как далеко нам удастся зайти, мы начали с вопроса о том, знал ли он, что президент Картер собирался во время своего предвыборного тура сделать остановку во Флориде в октябре 1980 года. Он признал, что знал об этом. Но когда мы спросили, учитывая письмо, написанное им тогдашнему кандидату, планировал ли он покушение, он отмел такую возможность. Нет, он был бы не против расстрелять президента с безопасного расстояния, но – тут он повторил то, что говорил Артур Бремер, – после убийства Джона Кеннеди эта задача усложнилась, и он вряд ли смог бы убить его из снайперского гнезда. К тому же он не считал президента Картера настолько важной особой, чтобы пожертвовать собственной жизнью, даже если бы ему удалось подобраться достаточно близко.
Это заявление не означало, что Франклин отказался от своей расистской и антисемитской философии. Как и в предыдущих интервью со следователями, он высказывал свои взгляды совершенно откровенно и сожалел лишь о том, что не сумел развязать полномасштабную расовую войну, хотя и знал, что вдохновил единомышленников.
Что поразило нас обоих – так это откровенность Франклина в выражении его убеждений, отсутствие какого-либо стеснения и равнодушие к собственной популярности и мнению о нем широкой публики. Хотя нельзя сказать, что его совершенно не трогала реакция тех, кто думал так же. Себя Франклин видел героем в этой когорте и ждал их одобрения. Что еще важнее, он ясно дал понять, что, по сути дела, написал для них сценарий действий. Это довольно необычно для серийных убийц. Они либо заинтересованы только в том, чтобы реализовать свои собственные темные фантазии и избежать наказания за преступления, либо, как Дэвид Берковиц, хотят широкой известности и ощущения силы, которое дает осознание того, что люди боятся их. Франклин четко представлял, на кого именно он хочет повлиять. Поэтому я бы охарактеризовал его как человека вдумчивого и серьезного, по крайней мере, в отношении того, что его интересовало.
Я спросил о нападении на Вернона Джордана – о том преступлении, в котором он никогда не признавался, – и представил свой сценарий произошедшего там. В ответ он улыбнулся, как чеширский кот, и с самодовольным выражением лица спросил:
– И что вы думаете?
Я пожал плечами, предлагая ему продолжить.
– Скажу так, справедливость восторжествовала.
Здесь я обнаружил некий внутренний конфликт.
Когда мы с Кеном обсуждали это позже, то сошлись на том, что Франклин просто опасался заключенных-афроамериканцев, которые, узнав о его признании, могли придумать, как добраться до него даже в охраняемом блоке. С другой стороны, он открыто признался, что стрелял в Ларри Флинта из-за его публикаций о парах смешанной расы.
