Огден выпрямился, вытянул губы дудкой и вновь шумно выдохнул. Теперь с огромным облегчением. Даже лицо его преобразилось, будто вновь налилось красками. Он опустился рядом на кушетку:
— Что произошло? Я должен знать. Все до мелочей.
Я даже хмыкнула, едва не подавившись собственным нервным смешком:
— Вы хотите, чтобы я описала все в подробностях, господин управляющий? — я едва узнала собственный голос. На удивление сильный и желчный.
Он кивнул:
— Именно.
Я снова усмехнулась:
— Простите, господин управляющий, но… — я покачала головой, — … я не смогу.
Огден повел бровями и с пониманием кивнул, вновь шумно выдохнул:
— Хорошо, я понимаю. В общих чертах это не секрет для меня. Мне достоверно известно, что с господином Невием был его высочество принц Эквин.
Он пытливо посмотрел на меня. Я лишь кивнула, судорожно кутаясь в одеяло. Меня знобило так, что колотило. Только теперь я поняла, что это дрожь не от страха, как я думала. Кажется, у меня стремительно начинался жар.
— Я должен знать все, что касается его высочества. Что делал, что говорил? Ты предназначалась для него?
Я стиснула зубы, с трудом сглотнула и кивнула, чувствуя, как меня перетряхивает от воспоминаний.
Огден вновь посерел, нервно приглаживал волосы.
— Как получилось, что ты оказалась в галерее? Ты просто сбежала?
Я опустила голову, стараясь стать как можно меньше, незаметнее. Что сделает Огден? Больше всего на свете я боялась, что он вернет меня Невию.
Казалось, управляющий пребывал в полнейшем недоумении:
— Как ты решилась? Ты — рабыня. То, что ты сделала, равноценно бунту. Бежать от собственного господина!
Я не отвечала. Что тут отвечать? Лишь еще ниже склонила голову. Огден прав. Но любое, даже самое суровое наказание лучше того, что ожидало меня в покоях Невия.
Управляющий поднялся и нервно мерил шагами помещение:
— Но все еще хуже, Лелия — ты оскорбила наследного принца. И вина за это ложится на твоего хозяина. За деяния раба всегда отвечает хозяин. Ты это понимаешь?
Я молчала. Мне и в голову не приходило все то, что озвучивал управляющий. Я просто спасалась, как любое живое существо. Как зверь. Как женщина, которая хочет избегнуть насилия. Огден молчал, мельтеша перед глазами туда-сюда, и меня стало мутить. Глаза щипало. Горло пересохло так, что я была вынуждена едва ли не ежесекундно сглатывать.
Я подняла голову:
— Что со мной будет, господин управляющий?
Он, наконец, остановился, покачал головой:
— Ума не приложу. Но запомни одно: ты никогда не скажешь об этом господину Квинту. Поняла меня?
Я смотрела, замерев. Если господин ничего не узнает…
Огден терял терпение:
— Ты поняла меня, Лелия? Ни слова о том, что ты была в покоях господина Невия. Ни слова о его высочестве. Ничего этого не было. Ты поняла меня? Тебя там не было.
Мне оставалось только кивать. Но с каждым кивком надежда на лучшее превращалась в ничто. Если господин Квинт ничего не узнает — он не защитит меня.
Я плотнее и плотнее куталась в тонкое одеяло. Зубы стучали, меня била крупная дрожь. Конечности заледенели. Управляющий посмотрел на меня, порывисто подошел и положил мне на лоб ладонь, показавшуюся ледяной:
— Этого еще не хватало — ты горишь.
Температура поднималась так стремительно, что очень скоро реальность подернулась мутной пеленой. Я чувствовала себя погруженной в воду. Звуки притуплялись, движения размазывались. Во рту появился характерный привкус. Я почти не помнила, как Огден вел меня в медблок потайными коридорами.
Какое-то время мне было хорошо. Спокойно. Не знаю, как долго. Минуту. Час. Целые сутки… Я будто качалась на теплых волнах. Лежала на мягком, закрыв глаза, а по венам разливалось блаженное тепло. Какое-то лекарство. Я поймала себя на мысли, что с наслаждением втягивала характерный запах медблока. Запах стерильности. Как же мне было хорошо…
Все померкло, когда ушей достиг ненавистный голос, перевернув все внутри:
— Где рабыня?
Я открыла глаза, вскочила… в своем воображении. На деле тело оказалось недвижимым. Ни одна клеточка не принадлежала мне. Я отчаянно силилась открыть глаза, но это, казалось бы, ничтожное действие, было недостижимым. Я стала камнем. Мертвым неподъемным камнем. Оставался лишь слух. И на удивление ясное сознание. Кристальное. Будто я хорошо выспалась и была совершенно здорова, полна сил.
Шаги. Металлическое бряцание, будто стучала по стальным емкостям разная медицинская ерунда.
— Доброе утро, господин.
Голос медика. Тимона. Ровный, без тени подхалимства.
Утро… Значит, уже утро. Но какое по счету утро?
— Где рабыня?
Когда Невий произносил это слово, я будто умирала. «Рабыня». Я слышала его с рождения. Я привыкла к нему. Я почти не замечала его. Но на губах высокородного выродка оно превращалось в разрывную пулю. Срывалось, настигало, выворачивало все внутри, будто оголяло нервы. Мне представлялось, что они торчали, как порванные провода. А я оставалась живой. Лишь снова и снова видела развороченную дыру в своей груди.
Тимон вновь чем-то звенел, будто демонстративно не хотел прерывать работу, расшаркиваясь перед Невием:
— Здесь, господин.
Вновь шаги. Совсем близко. Теперь я слышала чужое дыхание. Высокородный ублюдок схватил меня за подбородок и тряс. Я чувствовала его пальцы.
— Приведи ее в чувства. Я приказываю, — он едва сдерживался, цедил сквозь зубы.
— Никак нельзя, ваше высокородие. Эта рабыня больна и находится под действием препаратов. Это пролонгированное воздействие. Дело не одного дня.
Голос Тимона был по-прежнему ровным. Он казался совершенно уверенным в своих словах, в своей правоте. В том, что имеет право это говорить.
— Я приказываю.
Мне почему-то казалось, что медик улыбался:
— Простите, господин, но здесь бессильны даже вы. Здесь приказывают природа и наука. Если я попытаюсь отменить действие препарата, эта рабыня просто умрет. Нельзя прервать лечение. Если, конечно, вы не дорожите ею… — Тимон не договорил. Но я хорошо понимала, что он блефует. Причем, достаточно нагло.
— Господин Невий, какая неожиданность увидеть вас здесь.
Управляющий. Вновь лебезил и припадал, а меня внутренне перекашивало. Я точно знала, что он весь сжался, склонил голову, как тогда на Саклине. Я представляла выражение его лица, и хотела попросту отплеваться. Его будто облили медом с ног до головы. Я почти чувствовала этот запах, который оседал в горле першением.
