— Ты можешь называть меня по имени, когда мы наедине.
Я сглотнула, замерев. Даже растерялась, вглядываясь в его лицо, будто искала насмешку или обман. В ушах звенело, словно где-то далеко плыла тягучая музыка, как тогда, в купальне. А, может, действительно, плыла… Она качала меня на теплых волнах, туманила, обманывала, обволакивая сладостью бондисана и приятной табачной горечью. И я с готовностью отдавалась этому мороку. Я называла своего господина по имени лишь мысленно. Много-много раз, будто воровала имя, будто опасалась быть за это наказанной. О большем и не мечтала. Не могла представить, как оно коснется моих губ, обратится в звук. Я едва расслышала собственный голос:
— Я не посмею.
Он склонился совсем близко, отгородив меня от всего мира густым покрывалом черных волос:
— Я приказываю.
Голос призывно хрипел, отзываясь в моем разгоряченном теле ощутимой вибрацией, которая, как к магниту, стремилась к одной мучительно пульсирующей точке. Я коснулась кончиками пальцев его губ, обвела рельефный гребешок, тронула чуть шершавую щеку. Я будто знакомилась заново. С тем, кого могу назвать по имени. Будто слепец, познавала форму. Но заговорить не решалась.
— Я хочу слышать свое имя, — он терял терпение. — Сейчас.
Я вновь сглотнула, пристально глядя в его глаза с расширенными от возбуждения зрачками. Они заняли почти всю радужку, и я тонула в них.
— Квинт.
Я будто совершила преступление. Замерла. Словно шагнула в пропасть и неслась вниз на бешеной скорости. А он прикрыл глаза, будто все еще ловил отголоски этого звука. Наконец, словно очнулся и склонился к моим губам, подминая собой.
Я уже горела, тело почти ломало в требовании продолжения. Я оказалась жадной. Каждый раз, едва восстанавливалось дыхание, я готова была отдаваться снова и снова. Бесконечно. А сейчас тело обрело какую-то особую чувствительность, открылось новыми гранями, острее реагировало на прикосновения и уносило меня далеко-далеко, туда, где я совершенно забывала о том, что я всего лишь рабыня.
Это пугало больше всего. Тем более теперь, когда я получила право произносить его имя. Я забывалась. Хотела забываться. Я стирала границу между нами, мнила себя ровней. Понимала, что это было недопустимым, но ничего не могла поделать. На простынях мы переставали быть господином и рабыней, мы становились просто мужчиной и женщиной, которых тянет друг к другу настолько, что они растворяются в жарких ласках. Любовниками. Ему было хорошо со мной — я чувствовала это каким-то внутренним маяком, который не мог обмануть. Он хотел меня так, что мутился разум, глаза наполнялись первобытной дикостью, а жесты обретали резкость и силу. Порой его пальцы причиняли боль, но я отчаянно хотела этой боли. Хотела подчиняться.
Квинт поймал обжигающими губами ноющий сосок, и я выгнулась, не сдержав стон. Подавалась навстречу, обвивая руками его шею. Прижималась к взмокшей твердой груди. Меня раздирало от желания, между ног мучительно горело. Я хотела только одного — как можно скорее почувствовать его в себе. Быстро, резко, до самого предела. Я опустила руку, нащупывая предмет своего желания. Твердый и горячий. Мои пальцы до конца не смыкались, но сейчас этот размер уже не пугал. Я знала, какое наслаждение он способен доставить, и не согласилась бы променять ни на что. Я скользила пальцами по налитому стволу, ощущая, как под ними подрагивает. Меня трясло от нетерпения. Я повисла на шее Квинта, прикусила мочку, судорожно выдыхая:
— Пожалуйста. Умоляю. Скорее.
Он лишь пригвоздил меня к кровати и припал к груди, слушая мои стоны. Я тянулась руками в попытках прижаться, но он с легкостью перехватил одной рукой мои запястья и продолжил пытку, прикусывая кожу на шее, опаляя дыханием. Я ерзала, стараясь хоть немного умерить охвативший меня пожар, выгибалась и едва не рыдала. Его рука коснулась груди, задевая самую вершину, обожгла живот. Я лихорадочно втянула воздух, когда пальцы коснулись изнывающей точки. Он освободил мои руки, и я уже комкала простыни, запрокинув голову. Я была так возбуждена, что хватило лишь нескольких движений, чтобы я рассыпалась горстью ярчайших звезд. Тут же, не давая опомниться, он вошел в меня, и я уже не сдерживала криков до тех пор, пока, обессиленные, мы не замерли на простынях.
Лишь бешеный стук сердец. Неровный, оглушающий. Слабость и приятная тяжесть мужского тела. Я обхватила его руками, инстинктивно поглаживая колею шрама на спине. Но тут же замерла, будто подуло ледяным дыханием стужи. Сейчас, в этот миг, я была совершенно счастлива. Настолько, что испугалась.
Абсолютное счастье не может длиться вечно. Оно нереально, как самая безумная мечта. Оно не может оставаться статичным. Оно — как звезда, которая перед тем, как погаснуть, вспыхивает с невероятной силой и ослепляет светом. Чтобы исчезнуть навсегда. И рассеянные в глубоком космосе потухшие обломки уже никогда не смогут передать, как сияли когда-то навечно погасшие звезды.
Глава 26
Он явился сам, как и подобает.
Я ждал этого. С той самой встречи с Варием. Просто знал. Но теперь все отдавало таким чопорным формализмом, что не оставалось никаких сомнений — Невий чувствовал себя победителем. Триумфатором. И наверняка тому были причины. Оставалось лишь узнать о них. Впрочем, было очевидно, что здесь не обошлось без принца Эквина. Беглецы так себя не ведут. Мне оставалось лишь не выдавать своего раздражения. Хотя… какое там раздражение! Внутри я кипел и едва держал себя в руках.
Невий спокойно пересек кабинет, остановился перед моим столом и склонил голову:
— Мое почтение, отец.
Я закурил. Горький дым скользнул в горло, и стало немного легче. Но я смотрел в точеное лицо своего сына, и хотелось просто врезать. Он наверняка знал это. Может даже ждал. Может, мне и следовало бы это сделать… Но я хотел послушать, что он скажет. Он непременно что-то скажет — именно за этим и явился.
Я оторвался от сигареты:
— Почему ты здесь?
Невий едва скрывал желчную улыбку, все еще играя в достоинство и смирение примерного сына.
— Его величество отозвал мое назначение.
— Вот как…
Он положил передо мной формуляр с имперской печатью:
— Чтобы у вас не возникало неуместных сомнений, отец. Такова воля Императора.
Никогда не слышал, чтобы он говорил так елейно. Слушал его, а слышал Луция. Его медовые интонации и опасную вкрадчивость. Все это напоминало вкрадчивость опасного хищника перед смертельным броском. Осталось лишь дождаться броска… Я даже не сомневался, что он непременно последует.
Я откинулся на спинку кресла, даже не взглянув. Ни на миг не сомневался, что в документе верно и правдиво все до последней буквы.
— Стараниями его высочества.
Невий не сдержал улыбки. Я почти физически ощущал, как его распирало.
— Его высочество дорожит моей дружбой.
