Тогда мне повезло. В тот же день Валериан Тенал получил срочный вызов в столицу. Ему было не до меня. Он уехал сразу же и больше не вернулся.
Это был спокойный год. Наложниц не привлекали к работе по дому, даже в отсутствие хозяина. Я была предоставлена сама себе и просто жила, с ужасом думая о том дне, когда мой новый господин вернется.
Когда стало известно, что Тенал не вернется — имущество распродали. Включая всех рабов. С тех пор моими хозяевами были перекупщики, купцы, торговцы. Это была жизнь в грузовых трюмах, старых дребезжащих челноках и вечных торгах. Нас покупали и продавали оптом и поодиночке, чтобы вновь перепродать. Радовало лишь одно — мне не приходилось ни с кем спать. Меня берегли, не трогали даже пальцем, в отличие от остальных. И за эту милость я бесконечно готова была терпеть дорожные неудобства и постыдные торги. Но я не могла не понимать, что однажды всему этому придет конец.
Теперь придется платить за три года относительного покоя.
После разыгравшейся на моих глазах сцены между отцом и сыном в душе на короткий миг поселилась робкая надежда, но почти тут же пропала. Квинт Мателлин остынет — сын есть сын. Лучшее, что я могу получить — небольшую отсрочку. Но как запретить себе надеяться, когда внутри все обрывается от страха?
— Это тебя привели голой?
Я вздрогнула от неожиданности, подняла голову. Сверху вниз на меня смотрела темнокожая лигурка. Красивая и изящная с копной крашенных до снежной белизны волос и раскосыми карими глазами. Одна из наложниц. Отца? Сына? Или обоих? Я слышала, так бывает. И от этой мысли становилось еще страшнее.
Я лишь кивнула и опустила голову. Распросы — меньшее, чего я сейчас хотела.
Лигурка хмыкнула:
— Значит, даже не стану спрашивать твоего имени.
Я насторожилась:
— Почему?
— Потому что ты здесь не задержишься. Даже не мечтай.
Я пробормотала едва слышно:
— Я и не мечтаю.
Но в голове теперь бились вопросы. Раз лигурка так говорит — значит, что-то знает. Я снова подняла голову:
— Почему не задержусь?
Она скривилась с очевидным превосходством:
— После праздников молодого господина весь мусор сразу распродают.
— Мусор?
Лигурка улыбнулась, сверкая идеальными зубами:
— Одноразовых рабынь.
Мне было не до смеха. Я отчетливо чувствовала, как кровь отливает от щек:
— Что происходит на этих праздниках?
Она не ответила. Встрепенулась и склонила голову перед вошедшим управляющим. Огден не обратил на нее внимания, небрежно махнул рукой в мою сторону:
— Пойдем со мной.
Я тут же поднялась, не заставляя себя ждать. Лигурка одарила меня таким взглядом, от которого все внутри перевернулось. Будто говорила: «Видишь, сейчас все сама узнаешь».
Глава 3
Несмотря на время и пару бокалов алисентового вина я все еще кипел. Отвратительнее всего было осознавать, что это мой сын — и это я позволил ему стать таким. Точнее, Уния с моего попущения.
Но ничего не вернуть.
Я отпустил охрану и толкнул дверь в покои сына, пересек приемную. Невий лежал на кровати и курил дарну. В воздухе плыли длинные тенета плотного сизого дыма. Удушающая вонь.
Сын даже не поднялся. Лениво посмотрел на меня, отвернулся и поднес к губам скрученные красные листья. Демонстративно затянулся, шумно выдохнул.
Я стиснул зубы, едва сдерживался, чтобы не поднять мальчишку силой:
— Встань, когда к тебе входит отец. И выплюнь эту дрянь!
Невий демонстративно поднялся, всем своим видом давая понять, что делает мне одолжение, но хотя бы промолчал. Лишь оскалился, зажимая в зубах сигарету.
— Почему ты не поехал в военный корпус?
Он повел бровями:
— Я уже отвечал, отец: я не горю желанием начинать военную карьеру.
— Ты прекрасно знаешь, что это решение не обсуждается.
— Я не обсуждаю, отец, — он издевался. — Я категорично отвергаю. Моя мать была против военной карьеры. И я уважаю ее решение, как никогда. В отличие от вас.
От напряжения заболело в надбровье, будто на лоб положили груз. Слишком поздно я взялся его учить — время упущено. После моего ранения Уния даже не хотела слышать о службе. Вырастила избалованного самовлюбленного мальчишку. Жаль, она никогда не сможет увидеть плоды своих трудов. Это ее наследство. И каждый раз, глядя на сына, я вижу ее. Ее светлые волосы, ее жгучие глаза. И ее спесь. Которая отличает всех из дома Тенал.
Я шумно выдохнул:
— Не приплетай сюда мать.
Мальчишка задрал подбородок, демонстративно выпуская дым.
Я не сдержался. Выхватил сигарету, отшвырнул, тряхнул сына за грудки:
— Я больше не стану терпеть твои выходки. Через два дня я улетаю с делегацией на Атол. И когда вернусь — лично сопровожу тебя в корпус. С охраной, если понадобится.
— Отец…
— И не ищи причины. Их быть не может. Довольно! А если обратишься к Луцию — лишу наследства. Клянусь.
Невий желчно скривился:
— Я ваш единственный сын и наследник.
Я оттолкнул его и отвернулся, слушая, как кровь бьет в уши. Мой сын. Наследник. Будущий глава дома.
Я вновь развернулся к мальчишке:
— Это поправимо. Я могу узаконить любого сына, рожденного наложницей.
Невий округлил глаза:
— Полукровку?
— Полукровка может оказаться достойнее истинного высокородного.
Он потерял дар речи. Я не без удовлетворения замечал, как от напряжения на шее Невия вздулись вены. Наконец, он взял себя в руки:
— Вы не сделаете этого, отец.
— А это, мой дорогой сын, зависит от тебя. И только от тебя. И запомни: больше никаких покупок без моего ведома. Ни геллера!
— Бросьте, отец!
— Пять тысяч геллеров за рабыню — это слишком. Слышишь? Слишком!
— Я возмещу вам со своего счета.
Я усмехнулся и покачал головой:
— А откуда берется на твоем счете, сын?
Он молчал.
— Кстати о счете. Я прекращаю твои выплаты. До тех пор, пока не образумишься.
— Отец, вы несправедливы!
Мне стало горько:
— Я, наконец, справедлив. Нужно было сделать это многим раньше, чтобы прекратить, наконец, твои дебоши.
Увы, чистая правда, но она уже не исправит то, что было исковеркано годами.
