Медик выглянул из смежной комнаты. Широкоплечий, грузноватый, с крупными чертами, что ясно говорило о вальдорской крови.
— Чем могу быть полезен, Огден?
— Посмотри девицу, Тимон. Хочу послушать, что ты скажешь.
Тот улыбнулся и скрылся в комнате, но через минуту вышел, натягивая перчатки. Кивнул на кушетку:
— Раздевайся и ложись.
Я пару мгновений колебалась, но не было выбора. Я лишь могла делать все как можно медленнее, хотя в этом не было никакого смысла. Тимон выдвинул приборную стойку, приготовил реактивы. Повернулся к управляющему:
— Новая наложница, которую сегодня купил молодой господин?
Огден кивнул.
Медик усмехнулся:
— Наслышан. Эффектное появление.
Меня передернуло. Весь дом знает о том, что меня привели голой. Кажется, это всех только забавляло. Сгорая со стыда, я опустилась на кушетку. Загорелись лампы, похожие на глаза исполинского паука. Тимон выдвинул телескопические стойки и бесцеремонно закинул мои ноги. Я отвернулась, не в силах наблюдать, как он копошится. Пищали датчики, что-то холодное касалось кожи.
Наконец, медик откатил приборную стойку и заинтересованно уставился на управляющего:
— Так что ты хочешь услышать? Девственна ли она?
Я повернулась и не сводила глаз с лица Тимона. Нет, конечно, я не надеялась, что он прочитает мой взгляд и все поймет. Поможет.
Вру. Надеялась. Сама не знаю, почему.
Огден многозначительно кивнул, прикрывая глаза.
Тимон усмехнулся:
— Девственница.
— И какова природа этой девственности?
Медик вновь загадочно улыбнулся и посмотрел на меня. Я перехватила его взгляд, вцепилась и едва качнула головой. Он понял меня. Я видела по глазам. Но захочет ли помочь?
Медик тянул картинную паузу. Наконец посмотрел на управляющего и снял перчатку со звонким шлепком:
— Природа самая что ни на есть природная. Но эта рабыня почему-то хочет, чтобы считали иначе. В целом тело здоровое и чистое. Без следов седонина и иных веществ. Хороший экземпляр.
Внутри все ухнулось. Я спустилась с кушетки, наспех натянула платье. Пальцы не слушались. Глупая надежда. Я просто пыталась ухватиться за самое невозможное.
Огден лишь хмыкнул и пристально посмотрел на меня:
— Ну-ка, пойдем.
Управляющий снова расположился в мягком кресле своего кабинета. Теперь его блеклые глаза смеялись. Он раскачивался и барабанил пальцами по столешнице.
— Пожалуй, надо было попросить Тимона проверить твои мозги, а не то, что ниже.
Я молчала. Стояла, опустив голову, и комкала платье взмокшими пальцами.
— Как тебе это в голову пришло?
Я снова молчала.
— Ну же! Отвечай, когда тебе приказывают.
— Я не хочу, господин управляющий, — я едва узнала собственный голос.
Огден нахмурился:
— Здесь никто не спрашивает, чего ты хочешь. Отвечай. Как тебе в голову пришло обманывать меня?
Я покачала головой:
— Я не хочу. Умоляю. Сжальтесь. Отправьте меня на любую работу, только…
Я не договорила. Слезы отчаянно катились по щекам. Перед глазами плыло.
— Только что?
Я не знала, как сказать о том, что не хочу в постель его господина. Он сочтет это оскорблением, и будет только хуже.
Я покачала головой, утирая слезы:
— Я недостойна этой чести, господин управляющий.
Огден рассмеялся. Так, что даже раскраснелся:
— Ты боишься. Настолько, что готова оболгать и себя, и того лигура, который тебя продал?
Я молчала.
— Это мило. Как минимум, этот глупый рассказ позабавит господина.
Или вызовет интерес… И если управляющий действительно все расскажет — то сделает это нарочно.
— Господин не желает видеть тебя в своей постели.
Я не верила ушам. После всего? Не желает? Или главным развлечением было провести меня голой?
— Ты отправишься прислуживать в покои. Обычной комнатной рабыней.
Я смотрела в лицо управляющего, стараясь различить ложь. Просто не могла поверить, что мне так повезло.
— Вы смеетесь надо мной? Это жестоко, господин управляющий.
Огден изменился в лице. Помрачнел, подвижные тонкие губы сжались в прямую полосу:
— Как ты смеешь говорить мне подобное? Сомневаться в моих словах? Ты слишком дерзкая для рабыни.
Я опустила голову. Я забылась.
— К работе приступишь сегодня же.
Он поднялся, подошел вплотную и подцепил пальцем длинный золотистый локон:
— У тебя красивые волосы. Мягкие, как шелк, тонкие. Не то что проволока на головах вериек.
С каждым словом я холодела. Мне обрежут волосы. Как и положено рабам — по самый подбородок. Если я не наложница — длинные волосы мне не положены. Я никогда не была остриженной. Наверное, даже не смогу на себя смотреть. Но если это необходимая жертва…
Огден выпустил прядь:
— Готова? — Он помедлил. — Расстаться с волосами?
Я лишь опустила голову еще ниже. Ничего не отвечала.
— Кажется, я задал вопрос.
Я стиснула зубы:
— Режьте, господин управляющий.
Он цокнул языком:
— Сколько же лет понадобится, чтобы они отрасли вновь? Сколько?
Я пожала плечами.
Лучше бы все сделали без лишних предисловий. Единым махом. Чтобы место сомнений тут же заняли сожаления.
Огден вновь поддел мои волосы рукой, будто любовался:
— Думаю, разумно с этим повременить. Хозяйская воля переменчива. Может, господин еще пересмотрит свое решение. Жаль портить красоту.
Внутри все сжалось. Управляющий только что вселил надежду, и тут же ее отобрал.
Он махнул рукой где-то за своей головой:
— Собери в пучок. Аккуратно, чтобы не бросалось в глаза. И не смей плести косу, как господа.
Я кивнула, комкая ледяными пальцами платье. По пристальному взгляду управляющего поняла, что должна убрать волосы прямо сейчас. Кое-как скрутила в толстый жгут, замотала на затылке. Как могла, пригладила пальцами на макушке.
Огден удовлетворенно прикрыл глаза:
— Очень хорошо. Что ты умеешь делать?
Казалось бы, простой вопрос застал меня врасплох. Я не умела ничего. В доме Ника Сверта я жила как свободная имперка. Много читала. Даже прошла школьную программу, выучила несколько языков. Я мечтала учиться дальше, но мое положение этого не позволяло. Порой я подавала за столом, когда приходили важные гости. Тот же Валериан Тенал. Порой поддерживала беседу. После ужина часто читала Сверту и маме стихи Тила Моэнса. Они оба очень любили. Полюбила и я, многое знала наизусть. Когда у Ника Сверта были приступы мигрени, порой подолгу массировала ему виски. Он всегда говорил, что у меня волшебные руки, и ему становилось легче даже тогда, когда не помогали медикаменты.
