Ошарашенная поведением женщины, я стояла разинув рот. После нескольких попыток отдать причитающиеся продавщице деньги, я опустила руки и, вновь поблагодарив ее, вернулась к Соне.
– Тебя только за смертью посылать! – взвыла Пронина и схватила пирожок с капустой.
– Местные жители довольно разговорчивы, – объяснила я долгое отсутствие. – И обладают интересной информацией.
Соня вопросительно посмотрела на меня, заглатывая первый кусок пирога.
– Жуй тщательнее, – скомандовала я. – Вопросы и ответы будут потом.
Глава 16
Подъезд дома Виктории Михайловны был ухожен и обставлен жильцами: по стенам висели картины известных художников – «Неизвестная» И. Крамского, «Охотники на привале» В. Перова, «Утро в сосновом бору» И. Шишкина и К. Савицкого – в общем, классика изобразительного искусства, популярная в советское время; плюшевые старые игрушки на подоконниках; разнообразные фикусы под потолок, алоэ и малыши-кактусы. На лестнице витал аромат сосисок и свежесваренного куриного супа. Вспоминая сырой и дурно пахнущий подъезд Сони, я поморщилась.
Мать Ирины Ветровой жила в однокомнатной квартире на последнем этаже. Звонок был сломан и издал приглушенное карканье. Ответа за дверью не послышалось, и я стала настойчиво стучать по стальной поверхности. Сквозь грохот прозвучало шарканье домашних тапок.
– Кто там? – настороженно спросил скрипучий голос.
– Виктория Михайловна, здравствуйте! – начала я громко. – Меня зовут Иванова Татьяна, я частный детектив, меня наняла Наташа, жена вашего племянника Степана. А со мной моя напарница Соня Пронина. Мы хотели поговорить об Ирине.
После минутной тишины прозвучал треск в замке, и дверь распахнулась. Перед нами стояла стройная женщина лет семидесяти, в очках и темном халате в мелкий горох. Она излучала интеллигентность и образованность. Назвать ее «старушкой» язык не поворачивался.
– Прошу, заходите, – пригласила Виктория Михайловна и поставила две пары тапок на пол.
Хозяйка отвела нас на кухню, темную и холодную, находящуюся далеко не на солнечной стороне дома, а в облачную или пасмурную погоду комната больше походила на склеп.
Я слегка поежилась от прохлады, а Соня стала тереть глаза.
Заметив дискомфорт гостей, мать Ветровой зажгла настенное бра над столом.
– Присаживайтесь, – она любезно выдвинула стулья и присела рядом.
Я подбирала слова, чтобы начать допрос, но мысли перебил тихий голос Виктории Михайловны.
– Скажите, как там мой мальчик? – Она пронзительно смотрела мне в глаза.
Я немного растерялась, беспокойство бабушки о внуке отрезвило меня. Пришло осознание, с кем я говорю – с пожилой женщиной, потерявшей единственную дочь, сына которой хотят приговорить к тюремному сроку за убийство собственной матери. По щеке пробежали мурашки, только далеко не от холода на кухне.
– Мы, к большому сожалению, не виделись с ним. Но все хорошо. Он здоров, – прервала паузу Соня.
– Держится, – просипела я.
– Слава богу, – голос Виктории Михайловны дрогнул, и она прикрыла рот рукой.
– Прошу простить нас за приход без предупреждения, – начала я мягко. – И за вопросы, которые будем задавать. Мы понимаем, как вам тяжело. Но наша задача сделать все возможное, чтобы Костя вернулся домой поскорее. К вам.
– Я понимаю, – шепотом произнесла мать Ветровой, руки ее дрожали.
– Вы не могли бы рассказать немного о жизни Ирины до ее переезда в Тверь? Как жила? Чем зарабатывала?
– Она занималась репетиторством, – прочистив горло, ответила Виктория Михайловна. – У нее с детства был талант к языкам. Когда была возможность, работала на фрилансе – переводила тексты по заказу: учебные пособия, небольшие книжки и статьи. Помогала мне… – Женщина вытащила из кармана халата платок и, приподняв очки с носа, промокнула уголки глаз.
– То есть в деньгах не нуждалась? – спросила Соня, развернувшись всем телом к допрашиваемой.
Ее лицо выражало крайнюю вовлеченность и сострадание, она стремилась быть ближе, оказать поддержку и помощь при первой же необходимости.
– Нет, они жили в достатке. Отдельно от меня, ей от бабушки (моей матери) в наследство досталась квартира двухкомнатная, в нескольких улицах от моего дома.
– А почему не с ней жили? Вместе же веселее, – удивилась Соня.
– Я все надеялась, что она найдет для Костика хорошего отца, а себе мужа… Да не срослось что-то. А я и одна живу неплохо. Гостили часто – я не скучала.
– Кстати, об этом, – включилась в разговор я. – Вы что-нибудь знаете об отце мальчика?
Виктория Михайловна нахмурилась и тяжело вздохнула:
– Я точного ответа дать не могу. Ирка моя девушка видная была, пользовалась успехом. На вопросы отвечала уклончиво. Я несколько лет билась с ней, говорила, что отец Кости должен знать о его появлении. Но она только огрызалась: «Это мой сын и ничей больше».
– Тогда что вы можете сказать о мужчине, который ухаживал за Ириной как раз перед появлением Кости? Он был приезжим, насколько мне известно.
Мать Ветровой задумчиво поправила очки.
– Да, был парень один, молодой. Я видела его от силы пару раз и то мельком. То ли в командировки мотался, то ли на подработку приезжал. Интересно, он из Твери был как раз…
– А имя? – вкрадчиво спросила я. – Внешность? Отличительные черты?
– Дайте припомнить… – Виктория Михайловна откинула голову назад и начала тереть коленки.
Я и Соня замерли, боясь отвлечь женщину от важного воспоминания.
– Знаете, про внешность ничего сказать не могу, – замотала головой Виктория Михайловна. – Но! Она звала его странно, то ли Викуся, то ли Никуся. Я запомнила из-за этой ее причуды. А так бы век вспоминала имя.
– Виктор? Никита? – стала перечислять я.
– Не могу сказать, – развела руками мать Ветровой. – Быть может, и Витя или Никита. А откуда у вас вообще данные такие? – неожиданно подметила она. – Я-то уже не помню о нем. Хотя где-то полгода назад, не меньше, они виделись.
– Есть один источник… – буркнула я и бросила короткий взгляд в окно.
– Но больше сказать мне нечего. Мы тогда с Ирой не в очень близких отношениях были… – голос женщины вновь дрогнул. – Молодая она была, сумасбродная… Глупые были мы тогда, не ценили…
Виктория Михайловна запнулась и, прикрыв лицо руками, прошептала:
– Простите…
Соня подорвалась с места и обняла женщину за плечи. Мать Ветровой содрогалась, колыхаясь из стороны в сторону. Мне было больно смотреть на ее горе.
Я без спроса налила из графина воды в стакан и протянула ей. Виктория Михайловна, поджав губы, приняла мой единственный явный знак сочувствия и благодарно сделала несколько глотков, успокаиваясь.
