Раскат грома сотряс небосвод, а следом молния, как разряд тока, и на секунду вокруг стало светло как днем. С паникой в глазах она взглянула в небо, разверзнутое над головой, которую накрыл кокон из брызг. Надо прятаться. Искать укрытие, пока ненастье не поглотило ее. Сьюзан побежала почти наугад, прочь от воды, и в то же время вода была с ней, вокруг нее, плотное кольцо, лишенный воздуха вакуум. Лодка! Брошенная кем-то старая лодка, засевшая в песок и заваленная на бок, слово сама пряталась от сильного ветра. Туда, скорее, – внутрь, под деревянный настил хотя бы на время. Сделать передышку, почувствовать, что она еще может дышать.
Сьюзан забралась в нишу и накрылась курткой с головой. По лицу побежали мокрые струйки, которые сразу же нагревались и падали за шиворот уже теплыми. Дышать, не забывай дышать. Конечности трясутся, она их почти не чувствует. Только холод и желудочный страх. И еще руку, которая тянет ее из укрытия. Тянет наружу, кто-то хочет, чтобы она утонула, чтобы растворилась в воде, исчезла!
– Эй, давай, быстро, вылезай!
Настойчивое движение сильных рук, и она на песке, и неизвестный тянет ее за собой к желтому домику, до которого она не добежала всего несколько метров. Вот она внутри, вибрирующее пространство согревает ее – невысокие стены, тусклая потолочная лампа, старый телевизор, моргающий картинками без звука. Кто-то спрашивает ее имя. Кто-то живой.
– Дамочка, еще немного, и мне понадобился бы буксир, чтобы вас достать.
– Я…
– Во время грозы лучше сидеть дома, не слыхали?
– Простите…
– Поизвинялась – и хватит. На-ка лучше чай горячий. Тильда только что заварила.
Сьюзан протерла лицо обшлагом куртки и увидела перед собой двоих. Мужчина и женщина. Чистые, словно умытые дождем лица. Простая одежда, пахнущая домашним теплом. Или это улыбки так преображали их.
– Спасибо. Я сама виновата, не стоило ходить там ночью.
– Да уж, вот это верно. Мы смотрели, пока еще видно было, Тильда говорит: «Катер хочет купить, наверное, бродит, смотрит уж больно пристально». А я говорю: «Нет, такая на катере не будет ходить. Что-то потеряла, наверное».
– Потеряла? Да, наверное, так и есть.
– А я говорю: «Хватит с нас утопленников, пойду за ней, пока чего не случилось».
– Утопленников… Вы говорите о мужчине, найденном на песочной гряде? – дернулась Сьюзан.
– Ишь, на песочной гряде… Ученая, значит. А то о ком же. Да только он не тот, за кого его полиция приняла.
– Десмонд! Закрой свой рот, не до того ей сейчас, не видишь, что ли?
– Погодите, нет, продолжайте, со мной такое не впервые. Я сейчас приду в себя… Скажите, что вы имели в виду?
– А тебе какое дело до того будет? – спохватился мужчина.
– Десмонд, верно? Меня зовут Сьюзан Уолш, я ведущая на радиостанции. Я занимаюсь расследованием этого дела. Сотрудничаю с полицией, общаюсь со слушателями, собираю все детали, которые могут помочь. Вы можете спокойно все мне рассказать.
– Уж кому лучше успокоиться, так это тебе, милочка, – ухмыльнулась Тильда, присаживаясь на край дивана.
– Дождь застал меня врасплох, только и всего. Еще минутка, и я буду в норме, – она потрясла куртку, создавая вокруг ореол брызг. – Пожалуйста, скажите, вы что-то знаете о том мужчине?
– О каком мужчине ты твердишь, о том, чьи фотки по газетам распиханы? Не, об этом ни черта не знаю. А вот о том, что лежал на берегу, – вот о нем могу и рассказать.
– Но ведь это один и тот же человек. Питер Бергманн. Он жил в отеле Слайго, а потом…
– Тормози, знаю без тебя, о ком толкуем.
– Только у Десмонда свои взгляды на этот счет, – перебила его жена. – Он считает, что мужчина, которого нашли на пляже, и тот, которого сняли камеры и видели люди в городе, – это два разных человека.
– Но как же…
– А что «как же», – вновь вклинился Десмонд. – Кто сверял этих двоих? Мое мнение таково, и не надо со мной спорить. В отеле жил один. Жил-жил да и уехал восвояси. Куда? Да черт знает, куда. А тот, кого нашли, совсем другой. Не приходил он на пляж и не ходил там, как все говорят. Ходил кто-то другой. А этого принес океан. Как, бывает, дельфинов на берег выбрасывает, видала хоть раз? Вот и этого принесло прямиком из океана. С лодки какой сбросили или еще что, того я уж не знаю. Подарок морей, так сказать.
– Но это один и тот же…
– Кончай спорить, – миролюбиво прикрикнул Десмонд. – Говорю же, другой.
– Хорошо, пусть так, я готова выслушать вас. Если объясните.
– Смотри. Нет, погоди, – перебил он себя и вскочил. – Тильда, где ручка и лист бумаги, мать его за ногу? Вечно не найти ни черта.
– Да вон же, лежат перед тобой, слепень ты несчастный.
Десмонд разложил перед Сьюзан на столе запачканный чем-то лист и принялся выводить на нем узоры. Через какое-то время Сьюзан узнала очертания пляжа Россес-Пойнт, пирса и прибрежную зону.
– Вот пляж, видишь? – ткнул он грязным от песка пальцем, и Сьюзан послушно кивнула. – Вот тут мы тебя нашли. Глядишь? А вон там нашли твоего Питера Бергманна, упокой Господь его душу. А вот тут, – он провел рукой вдоль рисунка и уткнулся в каракулю с треугольником на макушке. – Тут стоит наш дом. И отсюда… Иди за мной, – он встал и подвел ее к окну, подтолкнув так, чтобы Сьюзан могла глядеть наружу. – Сейчас тьма поганая, ни черта не видно. А когда днем, да на рассвете, отсюда Россес-Пойнт как на ладони видать.
– Ну допустим.
– Ишь, неверующая. А допусти теперь вот это, что видишь? – он схватил со стола предмет.
– Бинокль.
– Ага, бинокль. Что делают моряки каждое утро перед выходом в море, знаешь или объяснить?
– Смотрят на воду.
– То-то же. Смотрят, еще как смотрят, погоду оценивают, волны. А еще на пляж смотрят да на округу, что там за ночь случилось, какая корова домой не вернулась или овца полегла. Так вот, скажу тебе, Сьюзан с радиостанции, никакого Питера Бергманна перед рассветом я там не видел. Пляж был чистым, как та стена. А о чем это говорит? Что не был он на суше. Он появился из воды.
* * *
Не опускать голову. Держи голову прямо. Ты ни в чем не виновата. Смотри прямо на них, тебе нечего стыдиться. Надо попытаться улыбнуться, но лицо не слушается, улыбка вышла кривая и жалкая. Лучше не геройствовать, просто слушать, что они говорят. Слова – это просто слова, они не касаются лично тебя, это просто описание твоего непрофессионализма, самонадеянности и игнорирования правил радиостанции. Чушь, они знают прекрасно, что ты как никто заботилась о том, чтобы слушателям было интересно. И руководству было известно, что тебя хотят слушать.
Тогда почему они смотрят на тебя, будто ты провинившийся школьник, сломавший учительский стол? Сидят напротив, качают головами, изучают пристально, будто видят впервые. Последний аккорд, всего два слова: «Вы уволены». Словно кто-то толкнул чернильницу и она опрокинулась на прекрасное произведение искусства – нотный лист с волшебными символами, понятными только тебе.
