К моему изумлению, писала Франсуаза великолепно, сердечно и умно. Если б не ее ледяное лицо, я бы и сам мог влюбиться.
– Это твоя заслуга, Патрик. Я ее увижу на этих выходных, на вечере у Кеттенисов.
Я тоже был туда приглашен и мог наблюдать за их встречей.
Девушка была все так же красива, но неприступна, как никогда.
– Ты что-нибудь понимаешь? – спросил Анри, отходя от нее.
– Робеет, – предположил я.
– Можешь написать ей за меня еще раз?
Я уже набил руку: вырезал эдакую эпистолярную камею, влив в нее толику отчаяния, толику негодования и частичку ярости. Ответ пришел быстро. В великолепном послании младшая сестричка принцессы Клевской восставала против подобного обращения. “Чего вы ожидали, Анри? Я пишу вам, и щеки мои пламенеют. Разве под силу мне выдержать ваш взор?”
– Она меня любит! – вскричал Анри.
– До чего же у нее все непросто! – вздохнул я.
Сцена повторилась: на вечере у ван Иперселе Франсуаза едва удостоила Анри словом.
– Не девушка, а загадка! – в растерянности произнес мой друг.
– Мы своего добьемся, – заявил я.
Я сочинил такую пылкую цидулю, что Анри спросил, не перегибаю ли я палку.
– Ты ее любишь или нет?
– Я не хочу ее пугать.
– И зря. Надо расколоть этот айсберг. Иначе ты пойдешь ко дну, как “Титаник”.
Пыл, с которым девушка откликалась на письме, начисто отсутствовал в ее устной речи. Если Анри пытался ее обнять, она в испуге вырывалась. Это была уже не стыдливость, а нечто большее. Мы с другом даже задавались вопросом, нет ли у нее какого-нибудь дефекта.
Прошло полгода, и поскольку Анри по-прежнему не добился ничего – ни поцелуя, ни свидания, он стал умолять меня навести справки. Я только этого и ждал.
Я выяснил адрес девушки и постучался в дверь. Мне открыла юная барышня лет шестнадцати.
– Это вы возлюбленный сестры?
– Нет, я Патрик, его друг.
– А почему Анри сам не приходит?
Я попытался ей объяснить, попутно заметив, что младшая сестричка куда живее и прелестнее старшей. В конце концов мы разговорились обо всем на свете. Внезапно в дверях возникло создание в очках и в бигуди и сухо обратилось к моей собеседнице:
– Вот, значит, как ты делаешь уроки?
Я взглянул на нее и узнал:
– Франсуаза!
Она заметила меня, поняла, кто я такой, и убежала.
– Что это с ней? – спросил я у младшей сестры.
– Она ни за что не хочет, чтобы ее видели в натуральном виде.
– Дело еще хуже. Она ни за что не хочет даже поговорить с Анри наедине. Она его любит или нет?
– Да. Но она настолько не уверена в себе…
– Как вы думаете, она справится с этой проблемой? Анри может надеяться?
Девушка тяжело вздохнула:
– Попробую на нее повлиять.
Я вернулся к Анри и пересказал сцену, свидетелем которой стал.
– Знаешь, я видел Франсуазу в очках и в бигуди, не такая уж она была неземная.
Влюбленный пропустил мои слова мимо ушей. Он немедленно велел мне написать Франсуазе смертоносное любовное письмо. Я повиновался. Ответ не заставил себя ждать. Никогда еще Франсуаза не писала таких жгучих слов. Все пошло по новой.
Я обнаружил, что сестричка Франсуазы не выходит у меня из головы, и нашел предлог опять ее повидать. Она была даже красивее, чем мне помнилось, в веселом настроении и беседовала очень оживленно.
Однажды под вечер, когда мы с ней болтали, пришла Франсуаза и сказала, что я не должен ухаживать за ее сестрой, это не принято, она “еще не выходит в свет”.
Даниель в ярости уперла руки в боки и заявила:
– Что ты лезешь, куда тебя не просят?
Ее праведный, бесхитростный гнев отпечатался в моих глазах – ведь именно это было моим критерием отбора. Даниель покорила меня.
Между тем Анри сходил с ума. Целый год вздохов и пламенных писем, а Франсуаза по-прежнему была неприступной крепостью.
Не спрашивая его, я поговорил с Даниель, рассказал ей об отчаянии друга. Она взяла меня за руку:
– Пойдем прогуляемся немножко.
Когда мы отошли подальше от дома, Даниель объявила:
– Это я отвечаю на письма Анри.
Я вытаращил глаза:
– Это я их пишу!
На миг мы остолбенели, а потом расхохотались. Я потребовал объяснений.
– Ну ты чудак! Я пишу вместо Франсуазы ровно по той же причине, по какой ты пишешь вместо Анри. Они оба действительно любят друг друга, но им не хватает веры в себя.
– А почему твоя сестра никак не хочет сходить на свидание?
– Говорит, что ей не хватает духу и она неумная.
– Скажи ей, что Анри тоже уверен, будто умом не вышел.
Даниель, видимо, ловко взялась за дело, потому что моему другу наконец назначили свидание. С тех пор он перестал нуждаться в моих эпистолярных услугах, а Франсуаза – в услугах сестры. И я начал писать Даниель письма, совсем непохожие на те, что писал от имени друга, но столь же проникнутые любовью. Ее ответы приводили меня в восторг.
В Бельгии 1950-х годов уклад в нашей среде был регламентирован не хуже, чем при дворе Генриха Третьего. Чтобы официально ухаживать за Даниель, я должен был ждать, когда ей исполнится восемнадцать и она “начнет выезжать в свет”.
Мне было двадцать, и я не видел никаких причин выжидать. Я поделился с Даниель своей ужасной тайной:
– Я падаю в обморок при виде крови.
– Право слово, у тебя все не как у людей.
– К стейку тартар и ростбифу это тоже относится.
– Значит, будем жевать подметки.
Я сделал ей предложение, она согласилась стать моей женой. Дело было в 1956 году, наша жизнь только начиналась.
Не тут-то было. Ровно в этот момент решил заявить о себе Пьер Нотомб. Позвонив мне, он сообщил, что запрещает мне жениться.
– Эта девица недостаточно родовита для нас.
– Дедушка, вы что такое городите?
– Не забывай, что мы Нотомбы. Один из Нотомбов – создатель Конституции нашей страны.
– Насколько мне известно, мы не Виндзоры.
– Мы не настолько от них далеки, как ты думаешь.
Я повесил трубку, решив не мешать ему бредить, и тут же отправился к Даниель.
Первый раз за все время мне открыл ее отец. Я увидел мужчину лет сорока пяти, громадного, горделивого и весьма изысканно одетого.
