Не знаю, как долго продержится такая схема. Но если я вдруг все выясню и у меня случится истерика, то папа покажет мне запись о том, что я сама согласилась на такую терапию, чтобы сохранить остатки здоровья. И знаешь, после всей боли, что я пережила сегодня, а возможно, и вчера и позавчера, мне хочется уснуть навсегда. Поэтому лучше я буду жить в незнании. Надеюсь, это как-то поможет папе.
Удачи нам.
Они сидели на траве бок о бок. Катя держала в руках дневник. Папа обнимал ее за плечи. Коля сидел чуть в стороне, играя маленькими камнями, выкладывая какие-то тайные знаки на траве.
– Папа, – сказала Катя. – Прости меня, мне очень жаль.
– Ты не виновата, – сказал папа. – Мне не в чем тебя винить.
Она прижалась к его плечу.
Так они сидели еще несколько часов, не в силах оторваться друг от друга. Одни во всем мире. Отец и дочь.
А потом они вернулись домой, и папа вынес для Коли в благодарность еще одну коробку сникерсов.
Вечером перед сном папа предложил Кате написать обо всем, что произошло с ней за последние дни, в новую тетрадь. И пообещал, что завтра он ничего от нее не скроет. Так Катя завела второй дневник.
Часть 3
14
Теперь намного легче,
И мое завтра было вчера,
Остался только вечер
И право дожить до утра.
Animal ДжаZ, «Давид»
«И чем все это закончилось?» – думала Катя, перечитывая последнюю страницу первого дневника.
Вообще, звучит заманчиво: забыться раз и навсегда, уехать куда-нибудь подальше и думать, что тебе все еще 15 лет, гулять по пляжу, читать, бегать. И никаких тебе непонятных мужей и всяких мужиков, нападающих и пытающихся затолкать в машину.
Катя перелистнула последнюю страницу и на последнем форзаце нашла инструкцию:
«Ентэрнет Интернет. Поиск любой информации».
Дальше по пунктам было расписано, где найти интернет, что с ним делать, как платить, какие сайты использовать.
Это что-то типа телефонного справочника, только по любому вопросу, подумала Катя. С помощью интернета она сможет связаться с отцом.
На детской площадке появились первые посетители – две женщины и трое детишек пяти-семи лет. Мальчишки забрались на те самые многогранники, которые оказались чем-то вроде тренажеров для скалолазов, дети цеплялись руками и ногами за специальные выступы и болтались на них, как обезьяны. Девочка принялась кидать мяч через волейбольную сетку.
– Мама, давай поиграем! – крикнула девочка.
– Не сейчас, Машуля, мы сейчас с тетей Наташей пообщаемся, – ответила мама.
Девочка скуксилась и бросила мяч. Он ударился о сетку, упал и откатился к Катиным ногам. Девочка посмотрела на Катю, но подойти не решилась.
Катя не могла дотянуться до мяча, поэтому просто смотрела на девочку.
– Мама, – позвала девочка, – принеси мне мяч. Я боюсь эту бабушку.
Мамы наконец обратили внимание на Катю. Их лица очень быстро переменились, будто дети достали косяк и затягивались по переменке, передавая его друг другу и хихикая.
Мама подбежала, схватила мяч, грозно взглянув на Катю, и потянула дочь подальше от странной женщины. Машуля с интересом рассматривала Катю, пока мама тащила ее через всю площадку.
Катя поторопилась надеть мокрую обувь. Еще вчера она бы предпочла идти вообще без обуви, ступая по теплому песку и асфальту голыми пятками, но сегодня ее ноги были уже не такими крепкими.
Вторая мамочка подбежала к первой, оставив мальчишек ползать по многогранникам. Мамы о чем-то возмущенно и тихо переговаривались. Машуля выглядывала из-за женщин с опаской и интересом.
Катя взяла лыжную палку, сунула дневник под мышку, встала со скамейки и сама удивилась, насколько тяжело дался ей подъем. В глазах потемнело. Спина, колени, шея, все хрустело, как хлебцы.
Мамы шептались, кивая в сторону Кати. Первая достала что-то из кармана, потыкала пальцем в эту штуку и приложила к уху. Кате это не понравилось. Она заковыляла в сторону дороги, стараясь идти на пределе возможностей.
Вскоре детская площадка осталась позади. Катя оказалась на дороге, которую подпирали с обеих сторон невероятной красоты особняки, будто поместья маленьких королей, которые соревновались друг с другом, у кого круче дом. Навстречу Кате проезжали необычные машины. Некоторые водители с интересом ее разглядывали. Здесь Катя выглядела слишком странно, среди всех этих дорогих машин, огромных домов, она – старуха в мужской одежде, с лыжной палкой, тетрадью под мышкой и мокрыми ногами.
Сзади раздался шум мотора. Катя шла вперед, ожидая, что сейчас ее обгонит какая-нибудь футуристическая причуда с необычными яркими фарами или странными блестящими колесами. Но нет, машина не спешила идти на обгон. Катя остановилась и обернулась. К ней медленно приближался черный низкий седан, заляпанный засохшей грязью, с тонированными стеклами.
Катя прищурилась от солнца. Становилось жарко. У нее начинала пухнуть голова. Тело буквально умоляло упасть куда-нибудь в тень и не двигаться хотя бы двое суток, чтобы остыть и прийти в норму.
Седан поравнялся с Катей. Стекло со стороны пассажира опустилось.
– Извините, не подскажете, где тут двадцать пятый дом?
Парень улыбнулся. Желтые зубы кусали грязную зубочистку. Глаза скрыты за темными очками. Рядом с ним за рулем сидел еще один парень в таких же темных очках.
У пассажира было небритое лицо, светлые волосы торчали, будто он только что поднялся с постели и сразу сел в машину. Наверное, куда-то очень спешил. Он вынул зубочистку изо рта. На руках – черные кожаные перчатки. Что могло заставить человека в такую жару надеть перчатки? Наверное, то же самое, что заставило надеть темные очки и сесть в тонированную машину.
– Я не знаю, – сказала Катя и пошла дальше, оглядываясь по сторонам в поисках убежища. У нее было очень плохое предчувствие.
Она заметила за домом напротив проулок и прикинула, успеет ли она добежать до него, пока эти парни не вышли из машины.
– Мы уже часа два тут катаемся и все найти не можем этот долбаный дом. Может, вы знаете Петра Михайловича Терентьева? У него такой большой особняк, со львами у ворот. Говорят, его тут все местные знают.
– Я не местная, – сказала Катя. Голос ее дрожал, как и все тело.
– А, – сказал парень, и улыбка его погасла. – Ну ладно.
Катя как могла быстро обогнула машину сзади и перебежала дорогу.
– Кот, лови ее, она сейчас смотается! – крикнул кто-то.
– Никуда не денется, – раздался другой голос, спокойный, даже довольный. – Вонючая старушенция, да ты глянь, какая она тихоходка!
