Оля замолчала на какое-то время, потом продолжила:
– Не знаю, почему я вам все это говорю, но… эти воспоминания, они не оставляют меня. Наверно, я плохо прохожу практику йоги, ведь мы избавлялись от дурных мыслей, от негатива, от прошлого. Только у меня не очень хорошо получилось это – как бы я ни старалась забыть, ничего не выходит. Единственное, что меня удерживало в этом аду, в этой пыточной камере под названием школа, так это моя мать. Я хотела быть лучшей для нее, но… и для него, – я поняла, что она сейчас говорит о Диме Соловьеве. – Мне не нужно было от него многого – достаточно было бы и простой дружбы, но… но он, как и все остальные, меня ненавидит и презирает. Я хотела умереть и наверняка бы сделала это, потому что просто не знала, как жить дальше. Вы понимаете, что «Школа Просветления» оказалась моим спасением? Здесь я нашла то, чего у меня никогда не было, – дружбу, понимание, заботу. И вы хотите, чтобы я от всего этого отказалась? Чтобы снова вернулась в тот кошмар?..
– Оля, послушай… – тихо произнесла я. – Я вовсе не хочу, чтобы ты возвращалась в школу. Единственное, о чем я тебя прошу, удели хоть час своей маме! Она всегда тебя любила, и она поняла свои ошибки. Дай ей шанс все исправить! Расскажи ей про «Школу Просветления», про то, как тебе хорошо с этими людьми. Я уверена, она все поймет и поддержит тебя! Ведь она всегда будет любить тебя, и ей не важно, отличница ты или двоечница, худая или полная, ей без разницы, какой университет ты выберешь, она в любом случае тебя поддержит и поможет! Если бы ты рассказала ей, что тебе нужны деньги, я уверена, она дала бы тебе нужную сумму, ведь она живет и работает только для тебя! Она больше всего хочет тебя увидеть, поговорить с тобой, убедиться, что с тобой все в порядке! А школа – забудь ты ее, с тобой поступили несправедливо, но я могу помочь тебе. Ты написала ту олимпиаду на сто баллов, а твои бланки подло заменили на чужие. Могу тебе с уверенностью сказать, что такое приравнивается к преступлению. Ты же хочешь, чтобы Света и твоя классная руководительница получили по заслугам? Ты хочешь, чтобы справедливость восторжествовала?
– Да не верю я ни в какую справедливость! – в сердцах воскликнула девушка. – Нет ее, понимаете? И не было никогда! Мне хоть и не так много лет, но я прекрасно понимаю, что справедливости в этом мире нет, ее просто придумали! Все в нашем мире несправедливо, побеждают только подлые и наглые люди, а кто не такой, тот обречен быть неудачником!
– Я с тобой не согласна, – покачала головой я. – Моя работа заключается в том, чтобы восстанавливать справедливость. И могу тебя заверить, что и в твоем случае виновные будут наказаны, я тебе это обещаю!
– Почему я должна вам верить? – покосилась на меня Оля. – Откуда я знаю, что вы не врете, что не притащите меня обратно домой, не заставите снова ходить в школу?..
– Я тебе уже сказала, что ты просто сдашь выпускные экзамены, – напомнила я. – Больше от тебя ничего не требуется. Все предметы тебе поставят автоматом, в этом я уверена. А если не захотят, то будут иметь дело со мной. У меня хорошие связи, и я тебе обещаю, что с аттестатом у тебя не будет никаких проблем. Ты ведь хочешь учиться на факультете иностранных языков, верно? Или это тоже не твое желание?
– Я хочу… – опустила голову девушка. – Я… я больше всего люблю английский в школе. Это единственный предмет, который мне всегда нравился…
– Тогда нам нужно доказать, что ты победила на той олимпиаде! – воскликнула я. – Если тебе что-то не понравится, ты всегда можешь вернуться в «Школу Просветления», только тебе уже не придется обманом брать деньги у матери. Если Мария Васильевна будет возражать, я с ней поговорю, меня она послушает. Только пожалуйста, давай сейчас поедем к твоей маме? Я очень переживаю за нее, боюсь, если мы промедлим, она может решиться на… на самоубийство.
Оля посмотрела на меня широко распахнутыми глазами. В ее взгляде читался неподдельный ужас.
– Я… я не хочу, чтобы моя мама умирала! – едва слышно проговорила она. – Так… так не должно быть…
– Пойдем, – я протянула ей руку. – Моя машина здесь неподалеку, давай поедем сейчас к твоей маме. А дальше ты сама решишь, что тебе делать.
Оля неуверенно посмотрела на меня, потом бросила взгляд назад, взглянула на наполовину наполненную бутыль. Я понимала, что в душе девушки борются самые противоречивые чувства. Наконец Оля слегка кивнула, и я поняла, что она приняла верное решение. В машине Оля рассказала, что первый раз не пришла домой ночевать, потому что в «Школе Просветления» были вечерние занятия.
– А как тебя взяли в экспедицию без согласия родителей? – не удержалась я от вопроса.
– Я дату рождения на год уменьшила, – призналась Оля.
Эпилог
Я даже не подозревала, как оказалась права, когда говорила Оле о плачевном состоянии ее матери. Когда мы добрались до Тарасова, я позвонила Марии Васильевне, но трубку долго никто не брал. Так и не дозвонившись до женщины, я коротко сказала Оле, что мы едем к ней домой. Оля посмотрела на меня с выражением крайнего испуга.
– Что случилось с мамой? – спросила она меня. – Она не берет трубку?
– Не берет, – покачала я головой. – Надо ехать к вам, пока не случилось чего-то ужасного…
Когда я уже подъезжала к дому Золотовых, мне позвонили. Номер был неизвестен. Я взяла трубку, коротко переговорила с незнакомой женщиной, потом резко развернула машину. Оля вскрикнула от неожиданности, потом спросила:
– Что случилось? Куда мы едем?
– В больницу, – бросила я. – Мария Васильевна сейчас там. Мне сказали, что у нее случился сердечный приступ, но вроде бы состояние стабилизировалось…
Не буду вдаваться в лишние подробности – мне позвонила медсестра из отделения, в котором лежала несчастная женщина. Оказалось, что сегодня утром Марии Васильевне стало плохо, она кое-как вызвала «Скорую помощь». Так как в последнее время она звонила в основном мне, медсестра решила, что я ее родственница, поэтому и набрала мой номер, чтобы сообщить о случившемся.
К Марии Васильевне нас пока не пускали. Я попросила дежурную медсестру, чтобы та сообщила женщине, что ее дочь нашлась, и она пообещала сделать это, как только Мария Васильевна придет в себя. Оля твердо решила ждать в приемном отделении, когда ей можно будет пройти к матери, и мы около двух часов сидели в больничном коридоре. Мне удалось расспросить лечащего врача Марии Васильевны о состоянии женщины, и, к счастью, сейчас опасность почти миновала. В виде исключения Оле разрешили пройти в палату, а я осталась в коридоре. Не знаю, о чем говорили мать с дочерью. Когда я дождалась Олю, та попросила меня отвезти ее домой – она решила навещать мать каждый день и ждать, когда ее выпишут. Глаза девушки были красные от слез, и всю дорогу до дома мы ехали молча.
Я выполнила данное Оле обещание. Не скажу, что мне легко удалось разобраться во всех деталях, связанных с олимпиадой, которую девушка действительно написала на высший балл. Благодаря хорошему знакомому в университете, которому я как-то помогла разобраться в одной щекотливой ситуации, я смогла добиться, чтобы мне выдали бланки Оли и Светы, после чего отдала их на экспертизу. Оказалось, что Олин бланк выдали за Светин, кроме того, я узнала нелицеприятные подробности о незаконной деятельности классного руководителя Оли Золотовой. Теперь Светлане и ее матери грозит полная потеря репутации, да и с поступлением в вуз у Светы наверняка возникнет масса сложностей. Скажу, что впоследствии Света и Марина Павловна Курчакова покинули Тарасов, но об их дальнейшей судьбе мне ничего не известно. Оля же наладила отношения с матерью, которая, кстати говоря, теперь уделяет дочери гораздо больше внимания и не настаивает на отличной учебе. Девушка доучилась в школе, несмотря на то что она когда-то не хотела там появляться, сдала все экзамены на отлично и без проблем поступила в тот самый вуз, где она и мечтала учиться. К слову сказать, теперь Оля не только зубрит конспекты да читает литературу на иностранным языке, она снова занялась рисованием, и это увлечение приносит ей истинное счастье.
