Окна дома светились гирляндами, которые мягко мерцали сквозь хлопковатый снег. Он неторопливо шел с утра, заметая белым все неприглядные особенности архитектуры старого панельного района. Я включила дворники, чтобы мне была видна железная входная дверь под тонким бетонным козырьком с толстой снежной шапкой сверху. Картинка была бы идеальной, если бы не надпись черной краской на стене рядом, гласившая, что некая Таня Г. – барышня с низкой социальной ответственностью.
Гарик наконец показался. Он вышел, на ходу наматывая на шею длинный, широкий шарф. В своем коротком пальто и щеголеватых джинсах мой друг казался старшеклассником, и только когда он плюхнулся на сиденье рядом, стало понятно, что ему далеко не пятнадцать лет. Щетина синела на осунувшемся лице, белки глаз покраснели, сквозь мощную ароматную волну туалетной воды уверенно пробивался сладковатый, едкий запах водочного перегара.
– Ого!
Друг поднял на меня слезившиеся глаза, состроив жалобную физиономию:
– Все так плохо?
– Господи, ты что, вчера пил? – возмущенно воскликнула я.
– Я просто обязан был напиться, – трагично прошептал Гарик. – От меня ушла жена…
– Боже мой. Из-за того, что ты курил в постели?
Друг отвернулся:
– Ну, не совсем. Думаю, то, что я со злости сунул бычок в кастрюлю с супом, тоже сыграло роль.
– Кретин, – констатировала я.
Гарик ушел в шарф по самые брови.
– Сама такая…
– Черт, Гарик! Ну о чем ты думал? Разве можно в таком виде показаться на глаза мэру? Где твои мозги были?
Гарик ошарашенно уставился на меня:
– Как ты можешь быть такой бесчувственной? Ты хоть слышала, что я тебе сказал?
– Господи, Гарик. Твоя жена уходит от тебя каждые полгода. Сидит неделю у матери за городом, потом ты ползешь к ней на коленях и с букетом в зубах, после чего она возвращается. И следующие полгода вы живете спокойно, пока ты опять не выкинешь какую-нибудь глупость. Все об этом знают!
– На этот раз все серьезно!
Я промолчала, чтобы не сказать несчастному дураку что-нибудь обидное. Он выхватил у меня стакан с кофе.
– Тебя в таком виде никуда не пустят! И меня заодно с тобой.
– Не пустят? Меня? – Гарик издал самоуверенное фырканье, но тут же икнул и нахмурился.
Я оглядела его с ног до головы. Безнадежно. Даже если мы пройдем охрану, от мэра вряд ли укроется его состояние, и он либо выставит нас вон, либо впоследствии не станет сотрудничать с «Итогами». Причем первый вариант казался мне более вероятным.
– Поехали, – попросил Гарик, возвращая мне пустой стаканчик.
– Значит, так, – сказала я, заводя машину. – Ты идешь со мной, выписываем пропуск на входе, но к мэру я захожу одна.
Гарик горячо запротестовал, но я по глазам видела, что он понял: другого выхода нет. Медленно развернувшись в тесном дворе с рытвинами, затянутыми ледяной коростой, я выехала на улицу и двинула в сторону здания мэрии.
– Ладно, держи диктофон, – Гарик достал устройство из внутреннего кармана пальто, – и вот список вопросов. – Редактор «Итогов» завозился, хлопая себя по бокам. Мятый листок нашелся в заднем кармане джинсов.
– Зачитай, – велела я, сконцентрировавшись на том, чтобы удержать машину на скользкой дороге.
– Так. – Гарик развернул бумагу, вглядываясь в мелкие строчки. – Расскажите коротко об итогах года… бла-бла-бла… когда будет отремонтирован фасад Исторического музея, который портит вид старинной Дворянской улицы…
– Он пошлет меня к черту в лучшем случае, – заметила я.
Мэр страшно не любил вопросов про Исторический музей. Им руководила его бывшая жена, с которой у главы города были отвратительные отношения, поэтому, по понятным причинам, музей никак не мог выбить себе деньги на ремонт.
– Это твои проблемы. – Гарик закатил глаза. – Вопрос стоит остро. На днях под тяжестью снега обвалился козырек над служебным входом, и только чудом никто не пострадал. Мы должны задавать такие вопросы, мы журналисты. Плевать, что мэру не понравится.
– Ой, оставь свою пропаганду, – засмеялась я. – Всем известно, что бывшая мэра теперь «настоящая» владелица твоей газеты.
– Эй! – Гарик поднял руки. – Сути дела это не меняет.
– Ладно, что у нас дальше?
– Дальше у нас вопрос про транспортный конкурс. Спросишь про отстранение «Тарасов-транса».
– Отстранение уже факт?
– Да, с сегодняшнего дня. Компанию Одинцова официально отстранили от участия. Спроси, повлияет ли это на качество транспортной системы и считает ли он справедливым такое решение. Только не дай засранцу отбрехаться общими фразами. В принципе, это основные три темы, которые волнуют издание. Тем более мы договаривались, что будет блиц-интервью. Если тебе надо что-то спросить, спроси только после того, как он ответит на эти вопросы.
– Не волнуйся, мой вопрос вписывается в формат третьей темы.
Гарик зевнул и через минуту неожиданно заснул, запрокинув голову. Крупный нос уставился в крышу моей машины, словно хотел проткнуть его.
– Прекрасно, – проворчала я.
По предновогодним пробкам мы ехали до мэрии полчаса. Старинное здание с гербами и стрельчатыми окнами было украшено по периметру скромным светодиодным дюралайтом и размашистой надписью: «С Новым годом!» Парковка оказалась наполовину пустой. Я заняла одно из свободных мест, выключила зажигание и растолкала Гарика. Он всхрапнул, недовольно продрал глаза и с трудом открыл дверцу.
– Ты еще более потрепанный, чем когда сел в мою машину. Как тебе это удается? – прошипела я.
Горе-редактор пригладил волосы и повыше натянул шарф. Женщина в окошке бюро пропусков недовольно скривилась, когда Гарик наклонился передать ей паспорт, но выписала пропуск мне и ему.
Когда мы выходили в вестибюль, она не удержалась и крикнула вслед:
– До Нового года еще три дня вообще-то.
– Вы совершенно правы, – ответила я, стукнув Гарика по плечу.
– Ладно, не гунди, – отмахнулся он, когда мы шли к широкой лестнице, по которой туда-сюда бегали служащие. – Нам на второй этаж.
У двери мэра я придержала своего незадачливого сопровождающего.
– Все, дальше ни ногой. Упади вон туда, – я кивнула на кожаный диван под окном холла, – и жди меня.
– Диктофон не забыла?
– Не забыла.
Гарик сел на диван, откинулся на спинку и, закатив глаза, обхватил руками голову.
– Горе ты мое, – не удержалась я от улыбки и толкнула тяжелую дверь.
В приемной меня вежливо попросили подождать. Маленькая худенькая секретарша на цыпочках забежала в соседнюю дверь, и оттуда послышался ее срывающийся птичий голосок.
