– Не хочу говорить о нем плохо, но он просил пристроить какую-то бабу ко мне на работу. Я отказался.
Этого еще не хватало. Что за чушь?
– Бабу?
– Не знаю. Любовницу свою, наверное. Вы же не думаете, что он святой?
Я неопределенно пожала плечами.
– Одинцов – герой у прессы, но ваш колосс – на глиняных ногах. Так же грешен, как и все смертные.
– На какую должность он ее хотел пристроить?
– Секретаря.
Мэр шумно вздохнул:
– Я думаю, интервью получилось исчерпывающим, мы закончили?
Я спохватилась:
– Подождите, еще пару вопросов. Это все-таки итоговое интервью в этом году для нашего издания.
Наскоро задав важные Гарику вопросы и выслушав на них дежурные, заранее прописанные ответы, я поднялась.
– Большое спасибо за беседу.
Александр Анатольевич невольно скользнул взглядом по моей фигуре. Круглые, медвежьи глаза мэра последовали его примеру.
– Разумеется, перед публикацией материал пришлите в нашу пресс-службу, – попросил Шухов.
– Конечно, как всегда. – Я опять применила свое оружие: обезоруживающую улыбку. – До свидания, джентльмены.
Мужчины приветливо покивали. Кресло под мэром издало очередной горестный вопль.
Идя к выходу, я чувствовала, как они смотрят вслед.
В приемной, едва закрыв дверь, я выключила диктофон – на этот раз по-настоящему. Светлая голова за секретарским столом заволновалась:
– Вы закончили?
– Да, – ответила я, – всего доброго.
– До свидания. – Девушка посмотрела на меня без всякого выражения и вернулась к своим делам.
В дверях я столкнулась с мужчиной, входящим в кабинет. Интересно, все в мэрии такие грузные? Что-то мне подсказывало, что этот дорогой коричневый пиджачок на его обладателе не застегивался.
– Саночка! – крикнул посетитель и осекся, увидев меня. – Ой, пардон, миледи. Саня, наш у себя?
– У себя, – приветливо ответила секретарша. – Сейчас скажу ему, что ты пришел. Кофе или покрепче?
– Все и сразу! Новый год все-таки…
Они замолчали, смущенные моим присутствием, и мужчина услужливо придержал для меня дверь.
Я вышла, надеясь, что больше никогда не окажусь в этих стенах.
Гарик все так же дремал на диване, подложив под голову свое пальто. Даже жалко было его будить.
Я подошла и села рядом, тронула приятеля за плечо. Он всхрапнул и глянул на меня осоловело, но тут же вскочил.
– Как прошло? Не напортачила?
Я засмеялась и вручила ему диктофон.
– Ты офигеешь.
При этих словах Гарик помрачнел и спросил, пытаясь казаться суровым:
– Иванова, признавайся, что ты сделала?
«Что я сделала? Раскрыла преступление! Может быть, даже убийство!» – подумала я, но вслух сказала другое:
– Это твое самое крутое интервью, мой любимый Сагателян.
– Я тебе не верю. Черт, как голова болит. – Он скривился и потер виски. – Тебе нельзя доверять. Ты наверняка что-то учудила. Колись, моему изданию конец и мне нужно бежать из страны?
За дверью мэра в этот момент послышался оживленный разговор. Секретарша залилась тоненьким смехом, и ей вторил утробный бас, принадлежавший, должно быть, Александру Анатольевичу.
– Матерь божья, – застонал Гарик, хватаясь за голову, – это что, голос губернатора?
Я хитро на него посмотрела:
– Ага.
– Ты его записала?
– Записала, – ответила я, – но предупреждаю – он думал, я не записываю. И мэр тоже. Частично.
– Объясни немедленно, – потребовал мой друг, подскакивая на диване, но я нетерпеливо отмахнулась:
– Послушаешь запись, узнаешь. Давай уйдем отсюда побыстрее! Мне тошно от обилия дорогого парфюма. Здесь концентрация «Живанши» превышает предельно допустимую в пятьдесят раз.
Гарику потребовалась моя помощь, чтобы подняться. Я подхватила его за локоть и помогла устоять на ногах. Лицо редактора «Итогов» скривилось от боли.
– Голова!
– Гарик, – разозлилась я, – вот скажи, что бы ты делал, если бы я не оказалась рядом?
– Да ладно, – хмыкнул он, засовывая дрожащую руку в рукав своего пальто. Я помогла ему не запутаться. – Думаешь, я в подобных ситуациях не бывал? Все поправимо. Надо только делать вид, что тебя все раздражает, никто и не заметит, как тебя колбасит.
– Надеюсь, это случается нечасто. Иначе я разочаруюсь в родной журналистике, – заметила я.
В машине мне с трудом удалось запихнуть Гарика на сиденье. Он икал, хватался за виски и даже пытался ущипнуть меня за задницу. От него сильно разило спиртным. Видно, во внутреннем кармане была заботливо припрятана бутылочка горячительного. Я еле сдержала готовое выплеснуться раздражение. Моя голова тоже трещала: с одной стороны, от нервного перенапряжения, а с другой – от усталости.
Мы ехали в полном молчании. Гарик опять заснул, прислонившись к окну, а я размышляла над тем, что услышала у мэра.
Дело раскрыто. Но как быть дальше, я не представляла.
Мимо, словно в тумане, пролетали нарядные улицы. Приближение праздника чувствовалось все сильнее, и тем страшнее и невероятней выглядело мое расследование, словно я нырнула в параллельную вселенную, где счастью и радости было не место.
Свернув к Гариковой многоэтажке, я припарковалась у переполненных мусорных баков, где еще осталось свободное место.
– Не хочу домой, – скривился Гарик, – там никого нет. Я бесконечно одинок. Мне даже ужин приготовить некому. Ты умеешь готовить плов?
– Милый, – заметила я, – может, пора повзрослеть? Тебе почти сорок лет. Когда-то надо остепениться. У тебя же дети.
– И что? Я человек мира. Мне мало простого домашнего уюта. Тань, возьми меня к себе? Ты же мужиков рассматриваешь чисто с утилитарной точки зрения. Я определенно пригожусь.
Картина, которую услужливо нарисовало мое богатое воображение, заставила меня скривиться от смеха.
– Что? – обиделся Гарик.
Я убедилась, что он не потерял диктофон, и проводила его до подъезда. Снег с ветром пел нам в уши свою тоскливую песню.
Гарик обернулся на прощание, махнул неловко рукой и исчез в недрах своего подъезда. Я почему-то не сомневалась, что максимум через полчаса он выйдет из дома и не спеша поползет в сторону ближайшего винно-водочного магазина. Но это была уже не моя история.
Вернувшись домой, я долго приводила мысли в порядок, прежде чем сделать важный звонок.
