– Как шпионку зовут?
– Оксана. Она же Саня, она же Ксюха. Гостья в лиловом платье и белом полушубке. Заодно и журналиста Буданова допроси с пристрастием. О степени его участия в похищении семьи и убийстве Одинцова судить не берусь, но уверена, он расскажет много всего интересного. Мне ясно одно – он в той же связке. Я видела его у Шухова в кабинете вчера. Входил как к себе домой.
– Он здесь?
– Да, – кивнула я. – Тут вся шайка-лейка. Пользуйся моментом.
– Вот уроды, толпой на одного навалились. Шакалы гребаные! – выругался Крот на всю комнату.
Его грубый возглас опять вывел из равновесия жену Одинцова, и она начала часто всхлипывать, правда, до истерики на этот раз дело не дошло. Один из врачей вопросительно посмотрел на подполковника.
– Попробую все-таки ее допросить, потом отправлю в больницу, – сказал Кирьянов и повернулся к нам: – А вы уезжайте. Поговорим потом, Татьяна. Тебе, Сем, вообще не стоит здесь светиться.
Тот молча кивнул.
Кирьянов попросил медиков подождать и проводил нас до машины. Крот залез внутрь первым и помог взобраться на стоящую внутри каталку. Мне мгновенно стало неуютно среди медицинских приспособлений, пластика, ящичков и трубочек. Кирьянов полез за пазуху.
– Кстати… – Он вытащил мой пистолет, который, очевидно, отобрал у охранника. – Не роняй больше.
– Подожди, Володь. – Я удержала друга, который хотел уже захлопнуть дверцу. – Наше участие как-то скажется? Мы же незаконно проникли на частную территорию.
– Не беспокойся. Скажем, что вы гуляли рядом и услышали крики о помощи. Вызвали полицию, но решили не оставаться в стороне.
– Так не было криков.
– Уверен, обе Одинцовы, когда придут в себя, дадут показания, что звали на помощь. Они сделают все, чтобы этого гада посадили.
– А как…
– Я прослежу, – прервал меня Кирьянов, – лечись и отдыхай. Я потом тебе все расскажу.
Он захлопнул дверь. На переднее сиденье залез молодой врач, и через минуту машина медленно поползла в сторону ворот.
Проезжая мимо главного дома, мы увидели, как Шухов стоял в окружении полицейских. Лицо его было неправдоподобно бледным. Полные губы подрагивали. Он суетливо жестикулировал, а потом, увидев жену, крикнул ей:
– Звони Тиманскому!
Тиманский был известным в городе адвокатом.
* * *
Он опять изменился. Приходил поздно, был очень весел, взъерошенные, как у мальчишки, волосы задорно топорщились на висках. Но это ерунда, косвенные улики. Самым достоверным свидетельством был влажный счастливый блеск в глазах. Этот блеск она ни с чем не могла перепутать. Муж изменял.
Сколько лет это продолжалось? Казалось, всю жизнь. Одинцов не был плохим супругом. Он заботился о ней, дарил подарки, окружал достатком и никогда ни единым словом не был с ней груб. Но со временем это все стало не важно. Напротив, ей казалось, что его хорошее отношение – это проявление равнодушия. Лучше бы они ссорились, мирились, орали друг на друга – между ними была бы искра, которая говорила о том, что они оба живые люди и их отношения живы, как и пятнадцать лет назад.
Тогда, когда все только начиналось, он был влюбленным в нее мальчишкой, готовым на любые безрассудные поступки, и она купалась в лучах его пылкой любви. Но время проходит. И вот они завтракают порознь, почти не видятся в течение дня, разговаривают мало, а редкий секс стал напоминать простую гимнастику, которую делаешь по привычке – в одной и той же позе, по одинаковому сценарию, одинаковое количество времени. Раз-два-три-четыре, закончили. Оба принимают душ. Оба выключают прикроватные лампы. Оба думают о своем, пытаясь уснуть. Секс стал домашней обязанностью, как мытье посуды. Да и когда он был последний раз?
Впервые муж изменил ей почти сразу после свадьбы. Она прочитала сообщение в его телефоне, которое он забыл стереть. Первый шок сменился слезами и жгучей обидой. Она проплакала два дня, избегая людей и прикрывая покрасневшие глаза темными очками. Ей ничего не хотелось говорить. О том, чтобы разрушить брак, и речи быть не могло – шел третий месяц беременности. Дело уже не только в ней. Растить ребенка одной было бы не страшно – Одинцов обеспечил бы ей достойное существование, но она сама росла без отца и не желала такой участи своему ребенку. Нет, она останется и будет терпеть.
Со временем свыклась. Муж не менял любовниц как перчатки. Каждая была долгоиграющей историей. Она научилась распознавать дни, когда он с ними встречался. С легкостью находила признаки присутствия этих женщин в его жизни: легкий флер чужого парфюма, золотистый волос на переднем сиденье его машины, след острого каблука на дорогой кожаной обивке салона.
Он был осторожен. Держал наготове любые объяснения, не тратил на увлечения слишком много денег, старался встречаться с ними днем, а если задерживался, всегда предупреждал, что на вечеринке у друзей или корпоративе. Ему хватало ума не врать про совещания. Какие совещания в одиннадцать часов вечера? От него пахло алкоголем и сигаретами, когда он возвращался – вечеринка была достоверным объяснением. Она ничего не говорила, но видела – волосы мужа влажные и пахнут шампунем.
Что было бы, спроси она его хоть раз, почему он принимал душ на корпоративе? Наверное, он опять что-нибудь соврал бы.
Так шли годы. И вот полгода назад появилась она. Другая.
Эта была не похожа на предшественниц, и все вокруг изменилось. Муж словно сошел с ума. Он почти не скрывался – либо привык к мысли, что жена никогда ничего не замечает, либо чувство было столь сильным, что заставило его забыть об осторожности. Духи новой любовницы были такими резкими, что ему не удавалось стереть их со своей кожи. Острый апельсиновый аромат просто смешивался со сладкой отдушкой мыла и от этого, казалось, становился еще более заметен. Он приходил домой и приносил с собой этот запах. Она ощущала его, стоя у плиты или укладываясь в кровать, выходя на террасу или пересаживая цветы в своем саду.
В семье вдруг стало меньше денег. Муж отменил их традиционную осеннюю поездку на юг, сославшись на страшную занятость. Стал настаивать на том, чтобы она выбирала магазины попроще, если соберется покупать одежду.
В ней медленно закипала злость, готовая в любой момент прорваться наружу. Первый раз в жизни хотелось напомнить о себе – дать ему понять, что она все знала. Что ему никогда не удавалось складно лгать. Она оставила работу, чтобы заниматься семьей, – по его просьбе! Он запер ее в этом доме, чтобы она не могла больше вращаться в блистательном кругу банковских служащих и финансовых карьер. Чтобы она посвятила свою жизнь ему и не мешала развлекаться в городе. Чтобы у них не было общих знакомых, которые могли случайно проколоться и рассказать ей о любовницах мужа.
Однажды, не в силах противиться своему гневу, она села в машину и последовала за ним в город. Два часа ей потребовалось, чтобы поймать голубков. Муж не был особенно осторожен. Даже заехал за своей пассией к ней домой.
