– И что? – пожал плечами Пахомыч. – Коль так, то молодцы. А только я-то тут при чем? Вот чего я не понимаю!
– А за день до этого мы взяли живьем двух молодцов из этой группы. Связных. Одного зовут Белый, а другого – Коваль. Слыхал такие имена? Вернее, конечно же, не имена, а прозвища. Знаешь их?
– Не слыхал и не знаю! – резко ответил Пахомыч.
– Зато они тебя знают распрекрасно, – победно улыбнулся Ольхин. – Так вот, они-то нам и поведали кое-что о твоей персоне. В обмен на наше обещание сохранить им жизнь. Может, мне сказать подробнее, что именно они о тебе рассказали?
Конечно же, в этом случае Ольхин, что называется, блефовал вчистую. Во-первых, Коваля взять живым не удалось. Во-вторых, ничего о Пахомыче Белый не говорил. Но, с другой-то стороны, отчего и не рискнуть? А вдруг такой простенький блеф и сработает?
И он сработал. Впервые Пахомыч ничего не возразил Ольхину и не стал отнекиваться от предъявляемых доказательств. Он задумался и после долгого молчания сказал:
– Раскололся, стало быть, герр Белый? Ну-ну… А ведь какие песни пел, сучья душа! Я, говорит, идейный борец против советского режима! Хорош борец… Только нажали – он уже и запищал. Хотя оно и понятно: собственная шкура – самый драгоценный товар. Для всех. А значит, и для Белого.
– Не для всех, – сказал Ольхин. Он вспомнил о Гиви. – Есть и другие.
– Что? – глянул на Ольхина Пахомыч.
– Ничего, – ответил Ольхин. – Кто тебя завербовал?
– Он и завербовал, родимая душа, – скривился Пахомыч. – Белый.
– И на чем же он тебя подловил? Неужто ты по доброй воле?
– Какое там – по доброй воле? – вяло махнул рукой Пахомыч. – Катала я…
– Кто? – не понял Ольхин.
– Ну, бильярдист, – пояснил Пахомыч. – Бывший, – поправился он и помахал изувеченной рукой. – Но это без разницы. Был катала – стал жучок. Организатор подпольных турниров. За малую долю. Так было и при советах, и при немцах.
– Оттого-то ты и Биток? – спросил Ольхин.
– Ну да… А как же мне было еще называться? Биток – хорошее слово. Это шар, которым разбивают другие шары в начале игры.
– Я знаю.
– Ну и вот…
– Что же, вы и при немцах соревновались? – спросил Ольхин. – Надо же… Война, оккупация, а они играют!
– Так ведь выживать нужно было и при немцах, – сказал Пахомыч. – Вот и выживали – всяк по-своему. Конечно, такого размаха, как при советах, не наблюдалось, потому что вымела война настоящих профессионалов. Кто – на войне, кто – неизвестно где… Да и обеднел народец. Но все же… Что интересно, ни советам, ни немцам это дело почему-то не нравилось. Преследовали… При советах-то я как-то выкручивался, а вот господа фашисты меня подловили и пригрозили отправить в лагерь. Ну, я и присел. Для чего мне лагерь? Ведь это же погибель! Тут-то и объявился Белый…
– Он что же, немец? – спросил Ольхин.
– Какой там немец? – поморщился Пахомыч. – Вроде откуда-то из Сибири… А уж как он оказался в Крыму и почему здесь, а не фронте, о том я не ведаю. Но с немцами он якшался довольно-таки тесно. Вот он-то и объявился передо мной и нарисовал передо мной перспективу.
– Которая тебе очень понравилась! – иронично произнес Ольхин.
– Понравилась или не понравилась, а выбора-то у меня не было. Или смерть в лагере, или свобода. Какой уж тут выбор? Да и потом: ничего такого особо грешного Белый мне и не предлагал. Ты, говорит, главное согласись. А когда немчура из города драпанет, а она рано или поздно драпанет, вот тогда и мы будем свободны. И тоже драпанем на все четыре стороны.
– Что ж не драпанул? – спросил Ольхин.
– Не успел, – развел руками Пахомыч. – Да и как успеть? Тут стреляют, там тоже стреляют. Не разберешь, где кто и в какую сторону бежать. Думал, отсижусь, и уж тогда… Например, на Кавказ. Или еще куда-нибудь… А тут – опять Белый. Некуда, говорит, тебе деваться, замаран ты по самое не могу. А скроешься – так я же тебя советам и сдам как фашистского шпиона или прикончу. Вот такой, значит, расклад на бильярдном столе.
– Хороший расклад, – сказал Ольхин. – Красноречивый. Тебе только остается рассказать, сколько вреда ты причинил советской власти и в чем он заключается. Но это – разговор отдельный. Покамест же скажи вот что. Кого еще, помимо тебя, завербовал Белый?
– Откуда мне знать? – пожал плечами Пахомыч. – Он мне не докладывал. Хотя мыслю, что многих. Человечек он энергичный и злобный.
– Понятно, – сказал Ольхин. – Тогда такой к тебе вопрос. Самый интересный. Стрелял-то ты в нас для чего? Ведь мог бы и не стрелять. Затаиться. С испугу, что ли?
– Может, и с испугу, – не сразу ответил Пахомыч. – Да только стрелял я не в вас. Потому что я и предположить не мог, что вы так скоро выйдете на мой след. Думал, успею скрыться…
– И кого же ты боялся больше нас?
– Есть на белом свете один человечек, который страшнее для меня, чем вы и чем фашисты, вместе взятые.
– Когда мы тебя брали, ты упоминал какого-то Сверчка, – вспомнил Ольхин. – Это и есть тот самый человечек?
– Он, – нехотя произнес Пахомыч. – Вот в него-то я и стрелял. То есть думал, что вы – это он или – от него. Подосланные, чтобы расправиться со мной.
– Вот как, – с некоторым удивлением произнес Ольхин. – И что же это за человечек?
– Долгая история… – нехотя произнес Пахомыч.
– Ну, если она интересная, то отчего и не поговорить? – сказал Ольхин. – Хоть долго, хоть коротко.
– Ты, начальник, прежде скажи: мне мои душевные откровения как-нибудь зачтутся?
– Обязательно, – пообещал Ольхин. – Волю вольную, конечно, я тебе не обещаю, но и расстрел от тебя отодвинется. Это, конечно, если твои рассказы будут представлять для нас ценность.
– Думаю, что будут, – усмехнулся Пахомыч, помолчал и добавил: – Заодно сведу кое-какие личные счеты. Для вас, может, это и неинтересно, а мне – душевное удовлетворение.
– Это ты о чем? – спросил Ольхин.
– А вот послушай…
17
В тюрьму Пахомыч не сел, несмотря на обещание, которое субъект дал Никите в ростовской бильярдной. Выкрутился всеми правдами и неправдами, хотя и имел несколько неприятных бесед с представителями уголовного розыска. Но остался на свободе. А вот на Никиту он, конечно же, оскорбился и впал в озлобление. По мнению Пахомыча, Сверчок совершил бесчестный поступок. Кто, как не Пахомыч, ввел его в круг профессиональных игроков-бильярдистов? Кто научил Никиту всяческим секретам и премудростям профессиональной игры? Благодаря кому Никита стал зарабатывать немалые деньги? И вот получи, Пахомыч, за все это благодарность… По мнению Пахомыча, за такой поступок Сверчок должен был ответить по всей строгости неписаных, но справедливых законов подпольного бильярдного сообщества. Пахомыч знал, что именно он предъявит вероломному Сверчку, в каких словах и действиях, и какую компенсацию с него за это стребует. Дело оставалось за малым – найти Никиту-Сверчка.
