– Почему ты не можешь работать в дневное время, как нормальные люди? – запротестовала Кэролайн, прячась под пуховое одеяло. – Тогда бы ночи у тебя были свободны для меня.
Он улыбнулся и честно ответил:
– В дневное время я не соображаю.
– Писатели… – вздохнула она.
– Писатели, – согласился он, наклонился и поцеловал ее в нос. – Мы – особая порода.
– Ты мне позвонишь?
– Как только у меня будет время.
– Мужчины!
Он потянулся к выключателю и погасил лампу.
– И это тоже.
Проворно увернувшись от ее руки, он поцеловал Кэролайн на прощание, бесшумно покинул спальню и пересек погрузившуюся в темноту квартиру. Он слышал, как позади него ритм ее дыхания сменился: Кэролайн уснула. Как правило, она вырубалась сразу после того, как они заканчивали, и никогда не знала, когда он уходил. Одна из тех черт, что ему в ней особенно нравились: по крайней мере, им не приходилось спорить о том, останется он на ночь или нет.
Надев пальто и ботинки, он вышел из квартиры, склонив голову, чтобы ухом уловить щелчок вставшего на место засова. Во многом нынешние времена были самыми безопасными из всех тех эпох, в которые он жил. С другой стороны, они были самыми рисковыми.
Кэролайн не подозревала, кем он был на самом деле. Для нее он был просто приятной интерлюдией, нечастым компаньоном, сексом без обязательств. Ему даже не пришлось особо исхищряться, чтобы все так сложилось.
Рассматривая свое отражение в двери лифта, Генри нахмурился. «Хочу еще». Беспокойство росло уже на протяжении какого-то времени, подзуживая его, не давая покоя. Кормежка несколько ослабляла чувство, но ненадолго. Подавив в себе желание закричать с досады, он развернулся и ударил ладонью по пластиковой стене. В закрытом пространстве удар прозвучал словно выстрел. Генри уставился на кракелюр из трещин, разбегавшийся от его руки. Ладонь щипало, но агрессия притупила тревогу.
В фойе никто не поджидал, чтобы разузнать о причинах шума, и Генри покинул здание чуть ли не в приподнятом настроении.
На улице было холодно. Он чуть туже замотал шарф вокруг шеи и поднял воротник. Благодаря своей природе Генри был не столь восприимчив к холоду, но ему по-прежнему не доставляло удовольствия, когда холодный ветер пробегал по спине. Полы кожаного плаща били его по ногам. Он дошел до конца короткого квартала в направлении Блур-стрит, повернул на восток и направился домой.
Хотя был уже почти час ночи четверга, а весна в этом году решила не радовать ранним приходом, улицы не пустовали. Вдоль восточно-западной оси города стабильно двигались автомобили, а чем ближе Генри подходил к Янг и Блур-стрит, центральному перекрестку Торонто, тем больше людей встречалось ему на пути. За что он обожал Торонто, так это за то, что город никогда не спал. Поэтому он и купил квартиру как можно ближе к центру. В двух кварталах от Янг он свернул на круговой проезд и направился к двери своего дома.
В свое время ему доводилось жить в замках самой разной наружности, было на его счету несколько частных усадеб и даже парочка крипт, когда совсем припекало. Но впервые за столетия он жил в доме, который подходил ему как нельзя лучше, в квартире, купленной им в центре Торонто.
– Добрый вечер, мистер Фицрой.
– Добрый вечер, Грег. Есть новости?
Охранник улыбнулся и нажал кнопку разблокировки дверей.
– Тихо, как в склепе.
Генри Фицрой приподнял бровь красновато-золотистого оттенка, но подождал, пока дверь не откроется и звонок не прекратит пронзительно пищать. Только тогда он спросил:
– А вам откуда известно?
Грег ухмыльнулся.
– Я работал охранником на кладбище Маунт-Плезант.
Генри покачал головой и тоже улыбнулся.
– Мне стоило догадаться, что у вас и на это найдется ответ.
– Стоило, сэр. Доброй ночи, сэр.
Тяжелые стеклянные двери затворились, отрезая возможность продолжить беседу. Грег вернулся к своей газете, Генри помахал ему, желая доброй ночи, и повернулся к лифтам. Но тут же остановился. Он обернулся и уставился через стекло.
«ПО ГОРОДУ БРОДИТ ВАМПИР»
Губы Грега двигались, пока он читал. Затем он положил газету на стойку, пряча заголовок.
Мир Генри сузился до четырех слов. Он толкнул дверь.
– Что-то забыли, мистер Фицрой?
– Ваша газета. Дайте взглянуть.
Напуганный его тоном, Грег отреагировал на приказ и пододвинул газету вперед, пока Генри не выхватил ее у охранника прямо из рук.
«ПО ГОРОДУ БРОДИТ ВАМПИР»
Медленно, без резких движений Грег отодвинул назад стул, стараясь как можно больше увеличить расстояние между собой и человеком по другую сторону стойки. Он не до конца понимал почему, но за свои шестьдесят три года и две пройденных войны он ни разу не видел выражения сродни тому, что сейчас искажало лицо Генри Фицроя. И он надеялся никогда его больше не увидеть, поскольку отражавшаяся в нем злость была нечеловеческой, а страх, который она вызывала, был больше, чем способен выдержать человек.
Господи боже, пусть только он не обратит ее на меня…
– Эм… мистер Фицрой…
Карие глаза, напоминавшие замерзший дым, оторвались от чтения. Оторопевший от столь напряженного взгляда, трясущийся охранник сглотнул раз-два, прежде чем сумел закончить предложение.
– …можете, эм… взять газету.
Страх в голосе Грега проник сквозь ярость. Страх означал опасность. Генри нащупал тщательно сконструированную цивилизованную маску, которую он носил поверх лица хищника, и силой вернул ее на место.
– Ненавижу подобного рода сенсации! – Он с размаху ударил газетой по стойке.
Грег подпрыгнул, и его стул ударился о стену. Дальше отступать было некуда.
– Журналисты, играющие на страхах публики, просто безответственные.
Генри вздохнул, пытаясь замаскировать гнев под патиной досады и раздражения. Четыреста пятьдесят лет практики заставят кого угодно поверить его маске, даже если в последнее время она налезала с трудом.
– Из-за них мы все выглядим плохо.
Грег вздохнул в ответ и вытер влажные ладони о брюки, хватаясь за это объяснение как за соломинку.
– Полагаю, писатели чувствительны к подобным вещам, – сказал он.
– Некоторые да, – согласился Генри. – Уверены, я могу взять газету?
– Конечно, мистер Фицрой. Хоккейные результаты я проверил первым делом.
Его мозг уже сглаживал увиденное, находил рациональные объяснения, которые делали ситуацию приемлемой, но охранник так и не пододвинул стул к стойке до тех пор, пока двери лифта не закрылись, а цифры на табло не стали расти.
