— Ты мне нравишься, капитан, — сказал Ангрон и вытер наручем кровь, текущую из носа, обнажив в хищной ухмылке железные пеньки зубов. — У тебя, по крайней мере, достает характера, чтобы высказать свои мысли вслух. Именно поэтому я не отниму у тебя право выбора.
— Отец…
— Выбирай, — улыбка исчезла с лица Ангрона так же быстро, как появилась, — или я выберу за тебя.
— Легионом повелеваете вы. В каждом воине течет ваша кровь. Я больше не намерен терпеть, что их жизни тратятся понапрасну. Сегодня уже погибло достаточно. Я прошу вас, мой примарх, я прошу вас как отца. Не делайте этого.
Веселье, еще мгновение назад игравшее на лице примарха, испарилось без следа.
— Вот опять, в который уже раз… — фыркнул Ангрон, его глаза задрожали в попытке удержать фокус. — Хр-ргх… снова и снова вы повторяете — «мы твои сыновья», «ты наш повелитель», «наши жизни принадлежат тебе». Не то ли самое ты говорил мне в пещере, Кхарн? Так вы не только трусы, а еще и лжецы?! Я повелитель вам или кто?! Если я владею вашими судьбами, о чем вы без устали твердите, то мое веление таково — децимация.
Магон до скрипа сжал зубы:
— Это безумие.
— Поостерегись, капитан! — вмешался Кхарн, стоявший подле примарха. Угроза в его голосе обдала Магона ледяной волной.
— Выбирай, — повторил Ангрон с нарастающей яростью, — или я выберу за тебя! Кто первый?
— Я.
Из рядов 18-й роты выступил Саликар. Братья на его пути расступались, пока инициат не оказался рядом с Магоном.
— Не выбирай из передовых отрядов, мой господин. Свою отвагу они доказали в бою.
Он опустился на колени перед центурионом и запрокинул голову, обнажая горло.
Магон посмотрел вниз на Саликара — будущее Пожирателей Миров, кладезь возможностей, которому суждено умереть от ножа и сгинуть в безвестности.
— Не они одни доказали свою доблесть, брат.
— За легион, — прошептал Саликар. Он не закрывал глаз и оставался спокоен перед лицом неизбежности.
Центурион колебался. Он вдохнул с закрытыми глазами и вновь взглянул на Саликара.
— За легион, — также шепотом ответил он и обнажил нож.
— Нет.
Магон развернулся, так и держа нож у глотки своего брата.
Безгубый рот Ангрона изогнулся в уродливой ухмылке:
— Убери нож. Твой дух силен, но говоришь ты слишком много. Ты, капитан, убьешь его голыми руками.
Рука с ножом задрожала. Так не поступают ради наказания или унижения. Так поступают из ненависти. Что за отец способен на такую ненависть к собственным сыновьям? Какой отец способен на подобное?
— Я отказываюсь, — ответил Магон.
По Залу побед разнесся звон ножа, ударившегося о палубу.
— Хватит, отец.
— Ты перечишь мне?! — Глаза Ангрона застлала пелена, его массивная фигура зашлась судорогами от разгоравшегося в нем, словно в жерле вулкана, безудержного гнева. — Да как ты смеешь?!
С губ примарха брызнула пена. Сквозь плотно стиснутые железные зубы вырвался леденящий душу звериный рык. Навершие Оставляющего Вдов грохнуло о палубу, когда Ангрон выронил оружие и вцепился в кабели, пронизавшие его череп. Голова его неистово затряслась, во все стороны полетела слюна. Пожиратели Миров опасливо отошли на шаг назад.
Примарх так быстро тряс головой, что черты лица смазались в размытое пятно. Все слышали, как с хрустом и скрежетом Гвозди Мясника оттягивают кожу на голове отца. Один из кабелей, который туго натянулся, словно струна, внезапно надломился у самого основания и, рассыпая искры, лопнул.
9
Казалось, из зала вышел весь воздух. Рука каждого легионера неосознанно потянулась к оружию. Смертную эмоцию страха давным-давно выхолостили из воинов, но разворачивающаяся картина заставила их сердца сильнее разгонять насыщенную адреналином кровь — никто не знал, что случится дальше.
— Гх-хр… — Ангрон вдруг прекратил трясти головой, его лицо сводили жестокие судороги.
Налитые кровью глаза, напоминающие пару красных звезд, едва не вылезали из орбит. На губах вскипела пена. Послышался стон гнущегося металла, когда под хваткой примарха деформировалась рукоять Оставляющего Вдов.
Сквозь лязгающие зубы и дрожащие челюсти вылетали то яростные, то визгливые выкрики, складывающиеся в ритмичный язык, от которого по спинам Пожирателей Миров побежал холодок. Они узнали это наречие, хотя никто из них на нем не говорил. Сейчас с «Завоевателя» Ангрон перенесся в какое-то другое место.
Он вернулся на Нуцерию — на гладиаторскую арену. Баттон, капитан Поглотителей, первым подошел к отцу, чтобы попытаться успокоить его. В один миг Ангрон вырвал ему из суставов обе руки и отшвырнул их далеко в стороны, а затем поднял терминатора над полом и раскроил ему голову о настил. Одна из рук Баттона рухнула прямо Магону под ноги. Пальцы подергивались на рукояти цепной глефы, которую воин так и не выпустил.
С ревом, от которого завибрировала палуба, примарх взмыл в воздух и обрушился на своих сынов. Под его ногами погибло сразу полдюжины воинов, а остальные вокруг него валились, словно снопы, под стремительными взмахами Оставляющего Вдов, злобно рычащего зубьями. По палубе хлынули кровавые ручьи, пролитые легионерами, которые не могли взять в толк, что происходит и как на это реагировать. Некоторые из них ринулись к Ангрону, чтобы сбить его с ног и прижать к земле весом своих тел. Примарх с воем растолкал их, рассекая Оставляющим Вдов тех, кого смог достать.
— Не подходите! — крикнул Магон своим сержантам, которые пытались удержать порядок в своих отделениях в воцарившемся хаосе. — Отойдите дальше и не приближайтесь к нему!
Ангрон схватил одного из воинов за ноги и принялся размахивать им, как булавой. Затем он впечатал космического десантника в пол и растоптал его череп в мелкие осколки.
В дальнем конце Зала побед Тетис неотрывно глядел, как его повелитель в слепой ярости бросается на своих сынов. Библиарии Двенадцатого по своей численности не могли соперничать со схожими подразделениями других легионов. Им разрешалось присутствовать на встречах с родичами, только если они оставались на максимально возможном удалении от примарха. Ангрон весьма недвусмысленно выказывал свою неприязнь к тем, кто владел даром, — из-за имплантатов близкое присутствие псионической силы вызывало у него острые приступы мигрени.
Тетис сохранил лишь малую часть воспоминаний из жизни до легиона, которые берег в самой глубине своего разума: картинку или запах, звук или ощущение — каждый бесценный фрагмент. Лучше всего он помнил одно событие из своей юности: зверь, погибающий на копье охотника. Даже в столь юном возрасте Тетис уже владел даром. Он прочувствовал боль животного как свою собственную — мгновенная парализующая вспышка, переходящая в нестерпимые муки, когда острие глубже погружается в плоть.
