— Потому я и пришел, господин, — ответил Магон. — Нам нужно поговорить об Ангроне.
Центурион припомнил события, которые произошли с момента последнего выхода Пса Войны из стазиса. Он поведал дредноуту о прошлых кампаниях, о сражении на Генне и непрекращающейся деградации примарха и закончил рассказ тем, что случилось в Зале побед. Ветеран выслушал все в полном молчании, не считая гудения его силовой установки.
Лорке пал за тридцать лет до Нуцерии в битве, которая переломила хребет империи зеленокожих, поработившей население семи звездных систем. За время, пока он пребывал в титуле магистра, история легиона пополнилась множеством примеров его выдающегося лидерского таланта. Непревзойденный командир и гениальный тактик, он вступал в бой непременно первым, а покидал его последним. Лорке был истинным королем-воином, всякий раз вдохновлявшим братьев на новые подвиги и приводившим к победе.
Когда магистра извлекли из-под горы мертвых тел зеленокожих, включая их поганого вождя, не оставалось ничего иного, кроме как поместить едва живого Лорке в железный саркофаг. В своем холодном плену он находился на границе жизни и смерти. Даже после преображения XII легиона броню бывшего магистра украшали символы Псов Войны. Космодесантники с уважением называли Лорке Первым, как самого могучего среди постоянно растущего числа шагающих мертвецов.
Порой Магон задумывался, как сложились бы дальнейшие события, выживи магистр в том сражении. Что было бы, если бы не Гир, а Лорке предстал перед Ангроном после Деш’эа? Пошла бы история легиона по иному пути?
— И что ты собираешься предпринять? — спросил Первый, когда центурион закончил рассказ.
— Грядущее легиона висит на волоске, — сказал Магон. — Если это случится… если все мы примем Гвозди, то назад пути не будет, и нам придется шагать в полную неизвестность.
Лорке остановился.
— Тебе хорошо известно, куда приведет этот путь. К Ангрону.
— Он — наш примарх. — Центурион опустил взгляд. — Я чту отца и восхищаюсь им, как никем из живущих, но за черту, которую он велит нам переступить, легиону ни в коем случае заходить нельзя. Мне недостаточно одного лишь благоговения, испытываемого рядом с отцом, чтобы примириться с его планом для нас. Решение, которое нам предстоит принять, войдет в историю как судьбоносное для всего легиона.
— Те, кто пишут нашу историю, никогда не передают события в истинном свете, — заметил Лорке. — Они рассказывают лишь то, что им выгодно. Задумайся, о чем ты говоришь. Ангрон не Жиллиман и не Вулкан. Он не приветствует обсуждений и не приемлет критики. И ты все равно намереваешься открыто перечить ему, заклеймить ту грань его личности, которая с тех самых пор, как ему вогнали в голову эти имплантаты, диктует все его мысли и поступки.
— В моих глазах они отрава, не более, — ответил Магон. — Я отказываюсь признавать, что их распространение в легионе есть благо.
— Я сейчас говорю не о благе или зле. — Лорке сжал свои могучие кулаки. — Я говорю о том, что мы окажемся первым легионом, восставшим против своего владыки, и об океанах крови, которые из-за этого прольются, что неизбежно, как восход солнца. Дважды Император истреблял свое потомство и каждую живую душу в легионах, которые за ними шли. И даже не надейся, что подобная участь минует тех, кто Пожирает Миры.
— Тогда скажи, что нам делать? Если восстание против Ангрона повлечет гнев Императора, то как Он отреагирует на целый легион воинов, изувеченных Гвоздями?
Лорке ответил не сразу. Поглядев на свои когтистые кулаки, он наконец произнес:
— Я бессилен даже представить, что происходит в Его разуме. Все, что я могу, — вспомнить Его деяния на Терре до Объединения. То, на что Он готов был пойти, то, какие поступки велел совершать нам ради сплоченности человечества. Чтобы привести всю Галактику под Свою власть, чтобы воплотить в жизнь Свой честолюбивый замысел, Повелитель Человечества готов использовать любые средства.
— Неужели ты считаешь… — прошептал центурион, — что Гвозди могут принести легиону пользу? Что жить станет проще? Что Гвозди способны прогнать все сомнения, все противоречивые чувства?
— Не исключено, — ответил Лорке. — Но тогда задумайся — если выйдет так, как ты говоришь, что заполнит пустоту, оставшуюся на месте этих чувств?
Оба собеседника молчали. Вопрос так и остался висеть в воздухе.
— Наверное… — Лорке остановился и отвернулся от своей платформы, — мне стоит пободрствовать еще некоторое время. Я желаю своими глазами увидеть, какой оборот примут события.
Командир Восемнадцатой коротко поклонился:
— Разумеется.
— Поговори с братьями, Магон, — посоветовал Лорке. — Узнай, что у них на сердце, ибо, если ты решишься действовать так, как задумал, тебе понадобятся союзники, и немало.
Центурион кивнул:
— Могу ли я считать союзником тебя, господин?
— Только если прекратишь меня так называть, — проворчал дредноут.
Первый покрутил механическими конечностями, поразительно напоминая человека, разминающего затекшие руки. Из саркофага послышалось глухое рычание, похожее на скрип шестерней:
— Проклятый холод…
— Есть ли способ унять твою боль? — спросил Магон.
— Боль? — произнес Лорке задумчиво. — Боль, младший брат, это все, что у меня осталось.
Галан Сурлак вошел в свою лабораторию, запрятанную в самом сердце «Завоевателя». Массивная створка с рокотом захлопнулась за его спиной, гулко звякнув магнитным замком. Перед апотекарием раскинулась его вотчина — огромный зал, сооруженный из полудюжины меньших помещений, где изначально хранились самые разные припасы, которые обеспечивали непрерывную работу линкора типа «Глориана». Галан лично добился, чтобы ему выделили сразу несколько смежных складов. Переборки снесли, а место грузовых контейнеров и стеллажей заняли умопомрачительно разнообразные медицинские приборы и технические установки, едва ли виданные в каком-либо другом из восемнадцати легионов.
Блоки потрескивающих когитаторов соседствовали с амниотическими резервуарами и сосудами с биологическими образцами. Адепты Механикума в красных рясах трудились рука об руку с крепостными медиками, а апотекарии легиона объединяли усилия с братьями-технодесантниками в багряной броне. Стены сплошь покрывали записанные в спешке вычисления, которые перетекали на чертежи и технические схемы, но почти все они были перечеркнуты густыми полосами красных чернил.
Сурлак вдохнул ледяной воздух лаборатории. Здесь он вознамерился сплотить искусство апотекариев и тайную науку священного Марса, чтобы совместными силами достичь цели, которой Галан посвятил всю жизнь, — исполнить волю примарха и создать рабочую, стабильную копию Гвоздей Мясника.
На стальных плитах покоились тела Пожирателей Миров, только что доставленные с полей геннской бойни. Им спилили верхние части черепных коробок, обнажив серое мозговое вещество. Сурлак лично занимался их обработкой — удалил прогеноидные железы, которые впоследствии будут имплантированы рекрутам, и со всем возможным почтением истинного боевого брата провел все прочие манипуляции. В смерти его соратники продолжат служение легиону. Их жертва провернет маховик истории Двенадцатого.
