Ведь не может это все происходить только ради собственного удовольствия. Не здесь, в зале полном людей, перед тем как убить. Или могут?
И тем не менее процесс нашего унижения продолжился.
Следующей к нам подошла Лайза. Одарила всех уничижительным взглядом и остановилась на Люце. И началось…
– Как же ты жалок, Люц. Или все же Мурзик? – она неприятно усмехнулась. – У нас так дворового кота звали. Очень он был похож на тебя — такой же тощий, лопоухий и доверчивый…
Она рассказала Люцу, как видела, что он в нее влюблен и как смеялась за спиной над ним и его убогим чувством. Как легко его было обмануть и настроить против такой дурочки — меня. Она втаптывала его в грязь методично и с чувством, как она умела. На Люца было больно смотреть. Он так ссутулился, что, казалось, стал чуть ли не вдвое ниже, но даже слова не сказал поперек.
– Хватит, Лайза, – не выдержала я. – Чего ты добиваешься? Чего вы все добиваетесь? Вы сейчас пустите нас под нож, зачем еще унижаете?! Люц, не слушай эту змею! Они все здесь ничто иное как клубок ядовитых змей, не способных ни на что, кроме как шипеть и жалить!
– О! У моей «сестрички» прорезался голос. Надо же! Столько лет я над тобой откровенно издевалась, забирала лучшее, отбирала то, что хоть немного становилось тебе дорого, и ты молчала. А тут на тебе! Решила заступиться за убогого?
– Ты сейчас это себе в плюс ставишь? Гордишься той мерзостью, которую безнаказанно творила? – Лайза хмыкнула и закатила глаза, показывая, какая я дурочка. Я покачала головой: – Мне жаль тебя. Твоя мать тебя калечит, а ты этого не замечаешь.
– Что?! – взвилась девушка. – Что ты несешь?!
– Душу она тебе калечит. Сама моральный инвалид и тебя такой же сделала.
– Дура! Это я твою душу сегодня съем! Я тебя покалечу и уничтожу!
Я смотрела на беснующуюся Лайзу и мне было… жаль её. Иррациональное чувство в сложившейся ситуации, но я смотрела, как черты ее лица исказила злоба и ненависть, и могла только жалеть Лайзу, которая не осознавала, что с ней творила собственная мать во славу какого-то там кровавого божка.
– Что ты смотришь на меня своими голубыми пуговицами?! Это я должна тебя жалеть! Я отобрала у тебя даже отца! Это меня он любит и балует, а тебя считает недалекой дурочкой, не способной даже связно говорить! Думаешь, он будет переживать, когда узнает о твоей смерти? Не будет! Потому что у него есть я! Я заняла твое место!
– Я — последняя буква в алфавите, – на автомате выдала я еще школьную дразнилку, стараясь не показать, как мне больно от ее слов.
Не за себя, а за Тэйлин. Ей так не хватало отца, хоть одной родной души, которая бы просто была рядом и поддерживала в трудные моменты.
Медальон внезапно потеплел, и я положила на него руку. Показалось, что так он пытается меня поддержать и согреть. Может, так и было. Может, именно это тепло долго не давало Тэе окончательно сдаться?
Мой жест Лайза поняла как желание закрыться от ее ранящих слов и с радостью начала ковыряться в этой ране, но я просто перестала ее слушать, сосредоточившись на тепле, которое дарила частичка драконьего сердца.
«Тэйлин…» – послышался еле слышный женский шепот в голове, и от неожиданности я выпустила амулет из рук.
К этому моменту Лайза с победным видом уже шла прочь, а я поймала на себе сочувствующие взгляды узников. Но никто ничего сказать не успел, потому что к нам уже подходила мачеха.
На ее лице змеилась предвкушающая злорадная улыбка, от которой у меня мороз побежал по коже. От этой женщины я не ждала ничего хорошего.
– Линни, – почти пропела она, – тебе идет эта клетка. Жаль, ее не примерила твоя мать. Но тогда наш Орден еще не был столь силен, мы вынуждены были обходиться без ярких декораций…
Я захлопала глазами. Моя мать? Мать Тэйлин? Вот уж о ком не ожидала сегодня услышать.
– …Что смотришь? Это я ее выпила! – и стерва заливисто рассмеялась, увидев мое вытянувшееся лицо. – Это было просто. Всего-то нужно было оказаться в день родов рядом с лучшей подругой, а потом угрожая твоей смертью добиться, чего хотела. Женщина в этот момент особенно уязвима, а я умею быть убедительной. Так что можешь не сомневаться: она умерла из-за тебя! – и снова расхохоталась. – А твой отец — осел, каких свет не видывал. Но очень удобный осел. Было так забавно смотреть, как он страдает, а потом утешать его и по крупице вытягивать любовь к умершей жене и внушать ненависть к единственной дочери. Мне понравилось. Только знаешь что… — она заговорщицки пододвинулась к моей клетке и прошептала: – как только Лайза выйдет замуж, я от него избавлюсь. Уверена, его душа понравится мне не так сильно, как душа Айлин, но будет приятно, – и снова расхохоталась, увидев ужас в моих глазах. – А знаешь что, Линни? Я ведь ее тоже так звала, – на мгновение в ее глазах мелькнуло что-то человеческое, но тут же пропало. – И тебя растила, зная, что ты предназначена моей дочери. Какой веселый получается каламбур: мы с Лайзой выпьем по Линни, – она снова расхохоталась — слишком громко, слишком напоказ, будто пьяная.
Хотя почему будто? Не знаю, сколько она уже выпила. Ее смех резко прервался. И это тоже смотрелось жутко. Она запрокинула бокал, желая выпить, но он оказался пуст. Мачеха в задумчивости покрутила его в руках и пошла в зал.
Чудовищность ее слов не давала мне проникнуться сказанным. Только поэтому я сейчас не рыдала и не билась в истерике. Я была в ужасе и искренне сочувствовала Тэйлин и ее матери. Столько перенести по вине одной интриганки, которая решила стать бессмертной за счет жизней невинных людей. И ведь их тут таких целый зал!
Как же разросся Орден. Куда смотрит Тайная канцелярия, которой меня пугали?
Внезапно дверь в очередной раз открылась, и все смолкли. В зал вошел высокий мужчина в балахоне, его лицо полностью закрывала пепельная маска. Стоило ему остановиться посреди зала, все орденцы склонились в глубоких поклонах.
Понятно. Верховный заявился. Сейчас нас будут убивать.
Глава 17. Смерти вопреки
Не то чтобы я надеялась на какое-то чудо, что мачеха с Лайзой одумаются, но оказаться первой на жертвеннике не рассчитывала. Нет, я не думала об очередности, но…
…страшно. Страшно смотреть, как затухают свечи по углам, оставляя зловещий полумрак, а пол посередине зала сначала разбивается на сегменты, а потом тихо исчезает. Вместо него со дна получившейся дыры поднимается ритуальный столб в форме змеиного тела, который венчает огромная голова гадюки. Ее глаза из драгоценных камней и искусно вырезанная и отполированная чешуя поблескивают в свете оставшихся свечей и наводят жути.
К моей клетке подошли два адепта Ордена в балахонах и, удерживая стальной хваткой с двух сторон за предплечья, потащили к центру зала. Я понимала, что сопротивление бесполезно, но тело без участия разума упиралось пятками и пыталось вырваться.
– Отпустите ее, изверги! – внезапно бросился на прутья клетки Люц.
