– Ты что такое говоришь-то? Не пойму, – стояла, тряслась и держалась руками белыми за ворот рубахи.
– То и говорю, – злобился. – Не нужна ты ему.
– Глеб…зачем ты? Он зарок мне дал, женой перед всеми назвать, – Владка глаза распахнула широко, слезы в них сияли не хуже звезд.
– Зарок? Вон как… Не ты ли мне выговаривала у насады, что зароков не принимаешь? Бровь гордо гнула, меня сердила. Что? Что ты смотришь? Думаешь, не разумел я, что Нежата пообещался тебе и не сдюжил? Что сулил, а? Тебя одну любить, своей назвать и в дом забрать? Продавший раз, продаст вдругоряд!
– Глеб…. – прошептала горько.
– Тьму лет я Глеб! Продал он тебя. За войско мое продал, – сказал, как в омут кинулся.
– Продал? – качала головой, верить не хотела. – Он торговал мною?
Глеб многое бы отдал, чтоб не говорить, а совесть покусывала больно:
– Я… Я торговал тобой, – кулаки сжал крепко. – Я ему войско сво посулил, велел с тобой порваться. Он и не упирался.
Влада покачнулась, тяжко осела на приступку:
– За что, Глеб? – слезы текли по щекам белым. – За что ты так со мной?
– За то! – кричал, но знал уж, что не простит Влада. – Люба ты мне, вот за что. Тебя хотел для себя, да видно, просчитался. Мало холстинку порвать, надобно сердце тебе взрезать, чтоб вынуть оттуда Нежату.
Стоял, опустивши голову, себя корил за то, что порушил все в один миг. Разумел, что погонит его и будет правой.
– Уйди, – схватилась за голову. – Уйди, и не возвращайся более. Зачем я встретила тебя? За что боги наказывают?
Вздрогнул Глеб, наново кулаки сжал: больно ударила ведунья. Стоял Чермный столбом, не зная, что хуже – от нее уйти иль остаться и видеть ее слезы. Дернулся было к ней, да отступил.
– Влада, я б тебя никому и ни за что… – ком в горле встал, договорить не дал.
Махнул рукой и двинулся от стогны малой, будто слепец. Не слыхал ни лая собачьего, ни щебета птах. Одно только и чуял – глухие рыдания окаянной ведуньи, что резали по сердцу не хуже острого меча.
Глава 21
– Владка, слыхала? Вече собирают! Ой, что творится! – Белянка металась по ложнице: глаза по плошке, коса распутана. – Все ты проспала. Колокол звонил, едва ухи не трещали.
Влада поднялась с лавки, убрала с лица спутанные волосы и сказала тихо:
– Ступай, Беляна, возьми в коробе у Божетеха платье чермное с золотой нитью. Помнишь, разглядывали? Так вот и неси мне.
Рыжая застыла, глядя на подругу, а потом прошептала тихонечко:
– Владушка…ажник морозцем по хребту… Что с тобой? – двинулась к ведунье, но на полпути и встала столбом. – Вчера весь день прорыдала, а нынче, как неживая, подойти страшно. Княгиня, инако и не скажешь.
– Княгиня, говоришь? – Владка брови выгнула горестно. – Вот и славно. Любви я не получила, так стану власти стяжать. Чтоб никто более не смотрел на меня сверху вниз, не смел жизнь мою решать. Я вольная. Неси одежки, Беляна, а то на вече не поспею.
Беляна открыла рот в удивлении, а потом осела на лавку:
– Щур меня… – глаза пучила, будто Чермного увидала. – Владушка, ты никак заговариваешься? Чего тебе на вече-то? Там мужи и жены важные, чай, ты там не к месту. Да и не пустят тебя, голубушка.
Влада шагнула к рыжей, опустила руку на ее плечо и проговорила твердо:
– Пустят. Я у волхва в дому живу, сама ведаю, знахарствую. Моя стезя важная, а стало быть, почетная. Я чужого не прошу, а мое мне дайте. Буду стоять опричь Божетеха на вече.
Беляна смолчала, кивнула, да и пошла вон из ложницы. На пороге обернулась и снова глаза выпучила:
– Владушка, оберег-то твой… Глянь, свет по нему лазоревый. Диво, диво-то какое!
Ведунья сняла Светоч с опояски, смотрела неотрывно, примечая, как по кружку обережному бегут-сияют искры. Сам кругляш похолодел, будто ледком прихватился, и только в самой середине едва мерцал малый чермной огонек.
– Посторонись, рыжуха, – Божетех влез в ложницу, отпихнув легонько Белянку. – Вон как… Что, Влада, Навь перепёрла? Станешь Ягине Велесовой служить?
– Сама чую нитку из Нави, дяденька, – Влада глянула на волхва. – Стало быть, вот он выбор мой? Вести на капища народ, полнить силу Ягинину?
– Ты выбираешь, не я.
– Да и не я, дяденька, – Влада запечалилась. – Играют со мной боги, путь мой кривым делают, сводят с людьми по своему хотению, стяжая себе капищ побольше. Что, не так? В Новограде народу тьма, к кому поведу, туда и сила польется.
– Сама разумела? Или надоумил кто? Все так и есть, верно мыслишь, – Божетех вперевалочку двинулся к ведунье, положил руку ей на плечо. – Ты сердцем слушай, оно не обманет. Обида в тебе говорит.
– Сердце? От него ничего и не осталось. Так, лоскуты драные, – Влада слез не уронила, лицо удержала. – Власти хочу, чтоб никто более не торговал мною.
– А кто ж торговал? – подала голос рыжая, что стояла смирно у стенки.
– Рыжуха, тебе что велено? Неси одежку, – волхв сказал тихо, но Беляну тотчас и вынесло из ложницы. – Ты, Владка порешила все, а потому и не отговариваю. Как по мне, властвовать и неплохо вовсе. Только сдюжишь ли ты? Сердце у тебя горячее, отзывчивое, и в тебе оно, как ни отпирайся. Болит, в то верю, но не утрачено и не порвано.
– Не хочу быть монеткой мелкой, дяденька. Той, что на размен дают. Я ведунья, ближница самого Божетеха-волхва. Мое слово и воля моя стоят немало, так пусть уважают. Вот тогда боль моя уймется, а там, глядишь, сердце застучит как раньше.
– Добро, – улыбнулся толстопузый. – Поиграйся, примерься, а там видно будет. Ништо, Владка, выберешь, куда метнуться. Всякое твое желание будет к месту, лишь бы тебе на пользу. Ступай теперь, одевайся, косы чеши. Чтоб стояла опричь меня красавица, каких поискать! Нос высоко не задирай, но и себя не роняй. Ты в силах, вот и покажи их, чтоб люди поверили. Тогда и уважение придет, – и пошел в сени кричать рыжей, чтоб поторапливалась.
Спустя время обряженная Влада дожидалась на крыльце Божетеха, слушала причитания подруги, глядела на макушку Исаака, что смирно сидел на приступке.
– Сглазят тебя, подруга, ой, сглазят. Дюже краса твоя слепит, – оправляла долгие рукава чермного платья. – Эх, тесьма-то какая. Божетех сказал, что такую в Византии плетут. Брешет, небось.
– Сглазят? Кто ж отважится? – Влада стояла прямо, голову высоко держала. – Сглаз на ведунью только дурень наводит. Аукнется, ударит в обрат больно.
– Завистниц прибавится, тебе ли не знать, – Беляна оправила золотое шитое очелье на Владке. – Косу вон не сметала, волосья долгие шелковые. Влада, стерегись.
– Пусть меня стерегутся, – проговорила тихо, но так, что Белянка отступила на шаг и голову опустила.
