Она горько усмехнулась и взмахнула ресницами. Вот сын пекаря из славного семейства Кальво ею не побрезгует. Еще и за счастье сочтет.
Что ж, Дейна не станет больше мечтать о несбыточном, Дейна научится без страха смотреть в свое будущее.
И лишь об одном станет молиться — чтобы дети ее не были похожи на Дьярмуида. И тогда она сможет хоть чуточку их любить.
11. Первым проснулся Макс
Первым проснулся Макс. Глянул на часы — обычно в это время он вставал на пробежку. Несмотря на то, что заснули только под утро, спать совсем не хотелось. Но и выползать из-под одеяла не хотелось. Нет, не так! Оставить Мару, мирно посапывающую рядом с ним, даже на полчаса совсем не хотелось. Она лежала на животе, одной рукой обнимая его, а другую устроив под щекой.
Максим перевернулся на бок и, подперев голову рукой, разглядывал ее спутанные волосы, прижимался к ним улыбающимися губами и снова возвращался на наблюдательную позицию. Потом осторожно откинул одеяло и кончиками пальцев коснулся ее спины. Обрисовал лопатку, внимательно рассматривая каждый торчащий позвонок. Добрался до ямок у талии, а когда спустился еще ниже, удивленно замер. На нежной коже чуть пониже удобно примостился маленький дракончик с расправленными крыльями, длинной шеей и еще более длинным хвостом.
—Здорово! — в голос хохотнул Макс и обвел пальцем весь силуэт татуировки.
Мара вздрогнула на звук его голоса и открыла один глаз. По лицу расползлась сонная и безмятежная улыбка. Но едва она поняла, где бродят его пальцы, та стерлась, и Мара резко перекатилась на спину и чуть приподнялась.
—Доброе утро, — растерянно сказала она, озадаченно глядя на Макса.
—Доброе, — он поцеловал Мару и кивнул в сторону татуировки. — Почему дракон?
Она тихо охнула и закрыла глаза, откинув голову назад, на подушку. Тщетно пыталась вспомнить, как строить фразы на русском языке. Материлась Мара на французском и мысленно.
—Дракон мне понравился больше других эскизов, которые предлагали в салоне, — наконец, сказала она. — Можно было самой что-то придумать, но уже не было времени.
—Времени для чего? — заинтересованно спросил Макс.
—Ну, мы с Леськой через два дня в Брюссель улетали. Да и мне все равно было, что набивать, лишь бы не слишком большое.
—Ааа, — протянул Вересов, перекатил ее себе на живот и рассмеялся: — Требовались дополнительные крылья?
—Крылья! — фыркнула Мара. — Я спор продула. Леське!
—И что стало предметом спора?
—Брюссель, — ответила она и улыбнулась. — Я была уверена, что не попаду. По программе обмена было два места. А красных дипломов бакалавра в группе четыре. И вообще… Группа сильная. А я ни на какие олимпиады особо не ездила, и публикаций у меня как-то не очень много было. Да и блата никакого. Я решила, что без шансов, даже документы подавать не собиралась на собеседование. А Леська заставила. На спор. Если проиграю — набью себе татуировку. Вот… проиграла…
—Угу, — бормотнул Вересов, запустив пальцы в ее волосы и прижав лицо Мары к своим губам, — а место для нее ты тоже проиграла?
Она зажмурилась, наслаждаясь его прикосновениями, и проворковала:
—Нет, это была личная инициатива. Я от деда шифровалась. Там не видно никому.
—Теперь мне видно, — он крепко сжал ее в объятиях и стал целовать ее лицо. А после, нехотя отпустив ее, шепнул: — Или завтракать?
—Голодный? — протянула Мара, снова открыв глаза.
—Зверски! — выдохнул Макс.
Пошарив по кровати рукой, он подтащил подушку, откинул Мару на нее спиной, тут же навис над нею, уже слабо соображая, прохрипел:
—И утолять мой голод будешь ты! — и впился в ее губы жарким, ненасытным поцелуем.
Мара замычала что-то в ответ, завозилась под ним и, наконец, обняла его за шею, но от лица отлепилась.
—Ты все выходные намерен так питаться?
Макс вряд ли понял, о чем она спросила. Он властно подминал ее под себя, целовал ее лицо, грудь, живот, гладил руками теплую, нежную кожу и видел яркие вспышки, сквозь которые проступали глаза Мары.
Много позже, уткнувшись носом ей в шею, Макс знал, что теперь в его жизни есть женщина, рядом с которой он хочет провести всю свою оставшуюся жизнь. Сколько бы это ни было.
* * *
Среди мраморных залов дворца губернатора Лос-Хустоса звонко звучали шаги капитана Ратона. Тяжелые, размеренные, будто шагал он не по суше, а по палубе своего корабля. Сурово хмурились его черные брови, сходясь на переносице. Глаза его метали молнии. Губы были сжаты, и на щеках ходили желваки. Он шел, расправив спину и глядя прямо перед собой. Темные его волосы, не перевязанные лентой, развевались за плечами. Руку держал он на рукояти сабли, пристегнутой к поясу.
Он вошел в кабинет губернатора, не испросив разрешения его помощника. Но тот и не спешил попадаться на пути грозного капитана. И едва оказавшись перед ван дер Лейденом, воскликнул:
—И что, по-вашему, должна значить новость о моей скорой женитьбе, которая раздается во всякой таверне и у каждой лавки, когда я сам о том ничего не знаю, Ваше Превосходительство?
Губернатор медленно оторвал взгляд от карт и писем, разложенных на столе, и посмотрел на ворвавшегося в кабинет Ратона.
—Что же еще может значить новость о женитьбе? Я сговорился с герцогом де Фризом. И уж поверь, эта партия не только выгодная. Дочь его, и впрямь, умна и красива. Вы составите чудесную пару, Блез.
—Когда я приплыл на Лос-Хустос, я не просил искать мне жену! Я сказал, что не займу ваше место. И от слова своего не отказываюсь!
Ван дер Лейден устало вздохнул. Уж сколько таких разговоров было говорено. Но губернатор втайне надеялся, что Блез однажды передумает. Привыкнет жить в его дворце, заинтересуется службой.
И однажды согласится остаться здесь, как и подобает законному наследнику.
—О таком не просят. Но я не пожелаю тебе плохого. Я забочусь о тебе, как о родном сыне.
—Вы опоздали почти на тридцать лет с вашей заботой, — покачал головой Блез. — И одна лишь ваша кровь не делает меня вашим сыном. Я не желаю ничего слышать о дочери герцога. Я вообще ничего не желаю слышать о женитьбе. Я прибыл сюда только ради Селестины и ее будущего. Как только ее судьба устроится, я отбуду на своем корабле с вашего острова.
—Ты понимаешь, в какое положение меня ставишь? — поднялся из-за стола губернатор во весь свой немаленький рост. — Я дал слово!
—И исполняйте его, кто ж вам не дает? Вы теперь вдовец! А я свое слово дал другой женщине. И если оно не нужно ей, это не значит, что не нужно мне!
—И кому ж ты его дал? — проревел ван дер Лейден. — Уж не той ли маленькой рыжей девке с Исла-Дезесператос? Ее мать — бывшая портовая шлюха, а отец — неизвестный никому ирландец. А все ирландцы — каторжники! И она — истинная дочь своих родителей, которая думает, что свадьба с сыном пекаря сделает ее честной.
