Мара вытерла слезы, которые пролились внезапно, но облегчения не могли принести, и ногой скинула крышку чемодана. Та негромко стукнулась. И Мара закрыла глаза. Нужно идти переодеваться. До автобуса всего ничего осталось.
18. Таксист что-то плел о спорте
Таксист что-то плел о спорте. Кажется, о биатлоне, но Макс его не слушал. Ему хватало своей индивидуальной гонки. Старт ей положил Еремеенко-старший. В отличие от отца, Еремеенко-младший оказался редкостным полорогим парнокопытным. Сначала он перенес встречу со вторника на утро среды, потом еще несколько раз перезванивал, и, когда Вересов уже и не ожидал, они все же встретились вечером в одном из ресторанов Львова. Но увидев своего предполагаемого клиента, Макс понял, сколь скоропалительные выводы он сделал, и едва сдержался, чтобы не рассмеяться. Перед ним оказался невысокий, щуплый, сутуловатый молодой человек, в очках, модная и дорогая оправа которых ничуть не мешала сделать единственно верный вывод: перед Вересовым классический ботаник. Под левым глазом у ботаника был фингал, а на шее виднелись две живописные царапины. Выслушав трагическую историю Еремеенко-младшего, Макс исполнился к нему такой жалости, что готов был предоставить свои услуги со скидкой. Нельзя наживаться на блаженных. Вересов многое в своей жизни повидал, но чтобы жена наносила увечья мужу, выбивая из него исполнение супружеского долга — такое было впервые.
А вот Мара не ответила уже в который раз. Вересов чувствовал — что-то происходит. Нормально они поговорили лишь во вторник утром, перед ее уроками. Вечером она отговорилась, что устала и хочет спать. В среду утром невразумительно буркнула о том, что им надо будет серьезно поговорить. С тех пор на его звонки она не отвечала. Макс не знал, что думать.
Продолжала обижаться? Возможно…
Или причина в том, что все в ту же злополучную среду Вересову позвонили из школы Кирилла и попросили явиться к директору, как можно скорее, ничего толком не объяснив. Когда дозвонился до сына, то добился от него только сдержанного: «Вот приедешь и узнаешь».
Перезванивать Ирке не стал. Молчаливое соглашение с Кириллом пореже ставить ее в известность относительно дел друг друга действовало.
Чтобы все выяснить, Макс этой же ночью сорвался на вокзал. Билетов не оказалось.
Утром в четверг был в аэропорту. По-прежнему набирая Мару. Трубку она не брала. Уже в Киеве ее номер был недоступен…
—Приехали! — гордо заявил таксист.
Вересов кивнул, расплатился и спустя некоторое время сидел в кабинете директора гимназии.
Виктор Иванович, человек уважаемый, в почтенном возрасте, убеленный сединами, но все еще державший себя в отличной физической форме из неувядающей любви к баскетболу, обыкновенно был более чем сдержан. Однако сейчас сидел напротив родителя и вежливо интересовался, не желает ли Максим Олегович выпить кофе. Расхваливал таланты своей секретарши, которая этот кофе сварит, потом отметил успеваемость Кирилла. И, наконец, неожиданно, словно бы хотел застать его врасплох, выдал:
—Ваш сын что-нибудь рассказывал вам о своем классном руководителе?
—Что вы подразумеваете под словами «что-нибудь»? — врасплох застать не удалось. Многолетняя практика в судах давала о себе знать.
—О неформальных отношениях. О чем-то, что выходит за рамки общения учителя и ученика.
—Виктор Иванович, нельзя ли ближе к сути дела?
Директор уныло вздохнул и налил в стакан воды.
—Кирилл утверждает, что Марина Николаевна Стрельникова… эммм… неким образом преследовала его с сексуальными домогательствами.
Вряд ли Виктор Иванович заметил паузу, допущенную Максом. Пока директор пил, Вересов невозмутимо спросил:
—В силу своей профессии я привык к более точным формулировкам. В чем именно выражались домогательства?
—Я разговаривал с ним вчера. Он утверждает, что Стрельникова вела с ним двусмысленные беседы, прикасалась к нему, делала намеки… В итоге приревновала его к однокласснице и предложила ему… я цитирую вашего сына, Максим Олегович… делать с ней то же самое, что с этой девочкой… Не буду вдаваться в рассуждения о том, что шестнадцатилетние сейчас ведут себя несколько иначе, чем мы себе представляем, но… вы понимаете, в чем он ее обвинил, и что ей угрожает в этом случае?
—Понимаю, — медленно проговорил Вересов.
Услышанное в его голове не укладывалось. Он скорее готов был согласиться, что ему рассказывают о каких-то других людях, но не о Маре и Кирилле.
—Есть доказательства? — глухо спросил Макс.
—Весьма условные.
Вересов вопросительно посмотрел на директора.
Тот тяжело вздохнул и сказал:
—Есть запись с камеры видеонаблюдения. Вы можете с ней ознакомиться за моим компьютером, — Виктор Иванович встал с кресла, уступая Вересову место. — Только вы учтите, что там нет звука. И все можно истолковать двояко. Потому я не принимал бы в расчет эту пленку. Садитесь, смотрите.
Максим сел и стал смотреть.
Кирилл, сидящий на подоконнике. Подошла Мара. Кирилл спрыгнул к ней, она прислонилась спиной к стене, кажется, слушала, что-то говорила сама. Потом приблизилась к нему, положила руку на плечо, он ее сбросил, она улыбнулась и потрепала его волосы.
Макс напрягся.
Лица сына он не видел, камера была за его спиной. Он видел лишь, как он взял Мару за руки, притянул к себе и поцеловал. Наверняка, поцеловал. Это выглядело именно, как поцелуй, и ничто иное.
Кирилл убежал. Мара осталась стоять посреди коридора. Потом тоже пошла в сторону лестницы и исчезла из кадра. Пустой коридор. Запись закончилась.
Что произошло за те два дня, что его не было? Как это могло произойти?
Вересов еще какое-то время сидел перед монитором, пытаясь разобраться в собственных мыслях и чувствах. И понимал, что и для него все, что он только что увидел — весьма условно. До тех пор, пока он не поговорит с сыном и Марой. Максим молча поднялся.
—Могу я узнать, что вы предприняли?
—Ну, во-первых, Стрельникова написала заявление об уходе по собственному желанию. С ее стороны это было разумно. Она, конечно, все отрицает. А Кирилл настаивает на том, что говорит правду. Признаться, о пленке он первый и упомянул. Но ее уходом и она, и ваш сын ограждены от общения, которое могло бы быть болезненным для обоих. Во-вторых, с мальчиком работает школьный психолог. В-третьих, хочу предупредить, что, даже если вы решите писать заявление в милицию, на что, конечно, имеете право, то мы не уверены в том, что эту пленку вообще возможно рассматривать как доказательство чего-то… такого. Мы осторожно разговариваем с детьми. Ну… так, чтобы они не поняли, что к чему. Стрельникова ни в чем подобном замечена не была. Она и так уже ушла из гимназии… А наша репутация, как вы сами понимаете, может пострадать от подобного разбирательства. Даже если Стрельникова невиновна.
