Все пошли из гридницы, а Пётр прислонился устало головой к стене: смотрел на иконы святые, и снова молил о помощи.
– Спаси и сохрани, господи, раба твоего, Власия. Не дай сгинуть во цвете лет. Оборони, выведи к отчему дому.
Спустя малое время вернулся Захар.
– Петька, досталось тебе? – сел боярин на скамью, голову опустил.
– Я-то что? Вот Власа не сберег… Ты прости, братка.
– Никто бы не сберег, Петь. Думаешь, не знаю, коли бы мог, так и себя не пожалел за племяша, – Захар глаза прикрыл. – Я Акимке старшому весть послал. Чаю, приедет с ближниками. Вон и Глебка Ржанов упирается, ехать за Власием хочет. Говорит, что должен ему… Ништо, Петька. Соберем людей ближних и отправим отрядец на выручку. Или хучь тело найти…
Пётр покивал часто-часто.
– Что, брат, нелегка боярская доля? Народец беречь вперед сынка родного приходится. Как терпишь-то, как?
– Каком кверху! – озлился боярин. – Я удел тот сам принял! Боярам – боярское, Захару – захаровское! За сыном ближники пойдут, они в своем праве сродника вытаскивать. А полусотню губить не позволю. Сиротить деток заради одного своего не стану! И не ной ты, Христа ради! И так тошно!
Глава 9
– Влас, слезай, говорю. Тебя клонит-качает. Не удержу ведь, медведина, – Елена крепенько обнимала жениха со спины. – Вон они Шалки-то, близко уж. Передохнем и доберемся.
– За что мне такая мука мученическая? – Власий подал голос. – Пойми ты, нельзя в Шалки соваться. Ты как разумеешь, ищут нас, нет ли? Думаешь, сидит Нестор в дому и пузо чешет?
Препирались уж долгонько, с того самого мига, как проехали мимо поляны, где сеча случилась. Узрели, что тел нет, возок пропал, да и заспорили: кто забрал, свои или чужие?
– Хоть чешет, хоть оглаживает. Нам-то что? В Шалках уж отряд Сомовский. Ай, не так? – Еленка ругалась, но Власа держала крепко, все боялась отпустить.
– Не так, дурья твоя голова. Не пришел отряд, не пришел. Мыслю, что не полезли за нами, а вот с чего?
Елена уж рот открыла, да и захлопнула. Послышалась речь чужая, и близко затопали конские копыта. Пока боярышня ресницами хлопала, Власа снесло с седла, а вместе с ним и Еленку: сдернул ее крепкой рукой, на землю повалил и собой прикрыл.
– Ты… – зашипела, но ладонь жениховская накрепко рот зажала. Боярышне и осталось только дивиться на коня Власовского, что смирно пал на колени, а потом и вовсе на землю лег.
Сквозь густые кусты виден был большак Шалковский, широкий и укатанный. По нему шел отряд ратный: воины крепкие, мечи блескучие.
– Елена, молчи. Голову опусти и лежи. Ежели что, коня моего хватай и в лес. Там схоронись. Дождись ночи и до Любимова скачи. Ты сдюжишь, знаю, – Влас шептал ей в ухо, согревал горячим дыханием шею под косой.
Молвил, а сам к мечу потянулся, ухватил рукоять здоровой рукой и замер. Еленка извернула шею и смотрела, как глаза его светлые потемнели, тулово сжалось, словно закаменело.
– Власий, давай вместе схоронимся? Ведь порубят тебя… – зашептала жалостливо, сама не зная, с чего она так печется о зловредном женихе.
– Цыц. Я ж не дурень на отряд в одиночку наскакивать. Проедут, значит, схоронимся. А заметят, так и… – посмотрел на боярышню и улыбнулся нежданно. – Что, присохла ко мне, Еленка? Ежели так дальше пойдет, еще челомкаться полезешь.
Елена вспыхнула румянцем и закопошилась под Власием. Все пыталась скинуть с себя здорового парня, а меж тем шипела гадюкой потревоженной:
– Губу-то завороти. Ишь, зубы скалит. Да я лучше с конем твоим челомкаться стану. Отлезь, отлезь от меня.
– Тихо… – Влас улыбку с лица смел.
Отряд и прошел мимо них. Только пыль по большаку взвихрилась, да и осела чуть погодя. Еленка только тогда и вздохнула.
– Прошли, Влас. Прошли! – заулыбалась, ободрилась и на жениха обернулась.
– Не таятся они. Стало быть, чуют силу свою, – Влас брови свел, задумался. – Рыскают везде. Отряд отцовский не придет, Елена. Видать, поняли, что соваться к Шалкам нельзя. Теперь одни мы с тобой, сами по себе. Уяснила?
Боярышня спихнула с себя Власа, села и принялась стряхивать с себя листы пожухлые.
– Вставай нето. Чего разлегся? Чай не лето, простынешь. Сиди потом с тобой, огневицу отпугивай.
Сказать сказала, да и изумилась Власову лику. Брови широкие вверх поползли, глаза распахнулись, а сам он вроде как обезголосел. Однако ненадолго.
– Чудная ты, Еленка. Иная бы в слезы, а ты лаешься. Да не абы как, а за меня тревожишься. Ужель не боязно? – сказал и сам присел рядом с боярышней.
Еленка засопела, обиделась на «чудную».
– Я одного токмо боюсь, Власий Захарович, что мне с тобой век вековать придется, – озлилась и себя не сдержала.
– Ты краев не видишь, Елена. Болтаешь, все, что на язык вскочило, с того дурой себя выставляешь, – теперь и Влас засопел, набычился. – Не бойся, век-то не придется. Я тебя раньше придушу.
А Еленка и не убоялась, а все потому, что мыслишку ухватила одну.
– Власий, так надо ли дожидаться? Мне смерти, а тебе греха лишнего? Ты отпусти меня в скит к Лавруше. А себе иную невесту сыщи. Ты вон какой, большой да смелый. Любая за тебя пойдет. Отпустишь?
Боярич только головой мотнул, не иначе как изумился.
– А и сладко ты про скит поешь, аж все слипается. Елена, размысли, какая из тебя смиренница? Ты разумеешь ли, глупая, что обратной дороги не будет? Себя похоронишь в глуши заживо. Кто тебя возьмет в жены, ежели ты уж сколь дён со мной шастаешь без пригляду? Людям много не надо, что б языками чесать. Урон тебе, Елена. Кто поверит, что ты девица по сию пору? – Говорил правильно, раздумывал верно, но Еленка ответ-то давно знала.
– Ты вот еще не муж мне, а уже прибить хочешь. Жить с постылым и едва не каждый день битой быть? Лучше уж в скит. Поставлю Лаврушу на ноги, он, может, сжалится надо мной и заберет в Зотовку. При нем буду.
– Эва как… А норов свой смирить не хочешь? – голову к плечу склонил, слова ее ждал, да по всему видно, не без интереса.
– А мне батюшка сказал однова, что норов мой без меня живет. Сам по себе, – Елена улыбнулась светлой-то памяти и прижалась спиной к стволу деревца.
– Не придумывай небылицы-то. Видал я, как ты к брату кинулась. Едва хвостом не виляла, как собачонка. Все ты можешь. Другое дело, что не хочешь или нет того, кому бы голову склонила. Не так? – Голос его, тихий да ласковый, Еленку удивил, но и согрел чем-то.
– Про то не ведаю, Власий. А про норов свой знаю, с того и прошу отпустить. Зачем я тебе, сам подумай? Ежели дело в сундуке моем, так давай сторгуемся, а? Ты возьми сколь надо, а мне хоть горсть оставь, отцам святым золотом поклониться и земли взять близ скита. Я там избу поставлю, да при Лавре жить стану. Только… – и замялась, не зная, как просить за посестру Ольшу.
