Не видно, как они прошиты
Насквозь, корявыми стежками.
Гвоздями ржавыми прибиты…
К друг другу…странными цепями.
О Божееее! С ума сойти. Я в секунде от точки невозврата. Возбуждена до предела и, кажется, вот-вот сорвусь в оргазм. Как же он это делает со мной? Все грани власти только в одном взгляде, показывает, чего стоят все мои дистанции, сопротивление и отказы. Показывает, КАК может заставить дрожать от нарастающей пульсации во всем теле и тут же отрезвлять, давая услышать и ощутить присутствие гостей…но не прервать зрительный контакт.
Её швырнет жестоко, резко,
Как будто в бездну сам бросает…
Она к нему…и снова вместе,
Руками жадно обвивает…
Но стоит ей лишь отдалиться,
На нем веревки режут кости,
К себе, рывком, до мяса впиться
Она пощады не попросит…
Мое «нет» жалкое и ничтожное…и оно остается «нет», потому что он так решил…потому что верит в мое «нет» больше, чем я сама.
Но Ник показывает мне, что только он может контролировать, насколько далеко готов завести и когда готов оборвать эту иллюзию, которую распаляет в моей голове, то закручивая по спирали в огненный вихрь, то выдергивая обратно, сильно сжимая ладонями. Прикосновения тиски-удары и снова жадно гладит, чтобы через секунду сдавить так, что дышать становится нечем.
Безжалостно, всегда с надрывом.
Друг другу полосуя нервы…
Когда он упадет с обрыва…
Канаты все обрубит первым…
К себе, к другим, к цепям ревнуя…
Вдвоем не страшно умереть.
Этот танец втроем танцуют:
Он…Она…и незримо Смерть…
Когда музыка стихла, Ник все еще держал мой взгляд. Тяжело дыша, как и я. Но после этого танца я перестала чувствовать боль от близости Анны. Она вдруг исчезла, и эта красивая молодая женщина рядом с моим отцом опять стала просто его женой. А у меня привкусом на языке и эхом во всем теле взгляд Ника. Взгляд, которым он смотрел только на меня сейчас. Взгляд, которого я не знала даже раньше. Мой муж заставил меня выдержать этот прием до конца и проводить всех гостей. Нет, ни словом, ни действием, а именно одним своим взглядом. И он так со мной и не заговорил.
А ночью…ночью опять пришел ко мне во сне. В тягучем, вязком сне от которого я извивалась на простынях и громко стонала… Нагло ворвался в него, разрывая негу безжалостными голодными руками. Пока опять не вскочила на постели, взмокшая от пота, с бешено вздымающейся грудью, с дикой пульсацией между ног, от которой невыносимо болело все тело. Словно обнажилось до самого мяса. Везде ноет от жажды его рук и губ. Причиняет боль даже тонкая ночная сорочка. Трется о соски, и мне кричать хочется…потому что это всего лишь жалкая материя. В изнеможении запрокинула голову назад и скользнула рукой туда, где все болело от возбуждения. Представила себе его пальцы…как раздвигает складки плоти и нежно растирает клитор, глядя на меня горящим взглядом. Как проникает ими внутрь, как я сейчас своими, выгибаясь всем телом, сжимая другой рукой твердый до боли сосок. Представляя его рот, сомкнувшийся на нем, и толчки пальцев все быстрее и быстрее…как шепчет мне на ухо хрипло.
«…Тебе нравится чувствовать меня…мои-твои пальцы…глубже…жестче …Да, моя любимая девочка, вот так….кончай, малыш,…кричи…сейчас!»
Кажется, его голос и в самом деле звучит в голове, и я выгибаюсь над постелью, широко распахнув ноги, а потом резко сжав руку коленями, задыхаясь и всхлипывая его имя хриплыми стонами, переворачиваясь на бок и кусая подушку, вздрагивая всем телом и сокращаясь вокруг своих пальцев. А внутри ощущение, что он и, правда, смотрел на меня…хотя в комнате никого не было.
Кажется, я начинаю сходить с ума от этой разлуки на расстоянии вытянутой руки…с пропастью внизу в тысячи километров и с прозрачной стеной, о которую можно раздробить себе кости. Иногда мне казалось, что я чувствую легкие прикосновения в душе, в примерочной, просто сидя в кресле…и я озиралась по сторонам, тяжело дыша. Мне казалось, что это делает он…потому что поверить в свое безумие означало принять поражение.
Помню, как не выдержала и распахнула дверь в его кабинет, в одежде на мокрое тело и с мокрыми волосами, потому что чувствовала его прикосновения под струями воды в душе и хотела потребовать, чтобы прекратил эту игру немедленно. И замерла на пороге – в кабинете Зорич и Шейн. Они втроем отмечают что-то на карте. Обернулись ко мне. Ник вздернул бровь, а Шейн прокашлялся. Тут же захлопнула ее обратно и прислонилась воспаленным лбом к стене. Я просто истосковалась по нему. Я просто дошла до той точки, когда даже разум помутился от этого первобытного голода. Он победил. Черт бы его побрал, но он победил. Я больше не могу.
Хочу смотреть ему в глаза и, медленно опускаясь на колени, умолять прикоснуться по-настоящему. Нет больше другого Ника. Есть только этот. И я хочу именно этого, и я изголодалась, соскучилась по нему до безумия. И дело не в жадной похоти, не в том, что меня трясет только от мысли о его губах и руках на моем теле… а в том, что я начала его чувствовать. Каждую эмоцию. Каждый взгляд. Сквозь то самое ледяное стекло. Оно только с моей стороны, а он давно его разбил и держит обломки в окровавленных пальцах, ожидая лишь моего легкого кивка, чтобы разнести к дьяволу и мое стекло.
Но я как всегда просчиталась. Ник оставался для меня непредсказуемым настолько, что каждый его поступок заставлял возвращаться в самое начало в попытках понять… и бесполезно. Он не приехал этой ночью домой. Его не было и в офисе. Меня хватило до полуночи… а потом я, проклиная свою слабость, позвонила ему сама. Но сотовый был отключен. Наверное, это был тот момент, когда я почувствовала, как возвращаются те самые сомнения и паника. Все вместе. Когда вам причиняли столько боли, ее ждешь. Ее чувствуешь еще до того, как появился повод. Она неожиданно вгрызается в вас клыками и дерет на части. Без предупреждения и подготовки так, что дышать становится нечем.
Набрала Зорича, и он ответил. Правда, не сразу. Я услышала его голос, а спросить было страшно… и даже стыдно. Узнавать, где твой муж у посторонних. Еще одно унижение, от которого тут же ощущаешь коленями холод бетонного пола собственной клетки. Но серб оказался умнее, чем я думала. Он предупредил мой вопрос.
– Ник в Лондоне. Мы напали на след снайперов. Не было времени предупреждать. Твари пытались пересечь границу.
Наверное, именно поэтому глава ищеек до сих пор с нами и имеет такой вес в нашей семье – это его умение чувствовать, что нужно сказать. Что нужно предупредить и где стоит промолчать. Я отключила звонок …но волнение внутри не пропало. Оно все еще пульсировал в висках. Его отсутствие ощущалось настолько остро, что я начала задыхаться в четырех стенах. Опять это жуткое чувство. Страх потерять. Ужас, что не вернется и такое же беспощадное осознание – я не выдержу без него больше ни секунды. Ни мгновения. И я не хочу выдерживать. К нему хочу. Сейчас. К моему Зверю. Пусть раздавит или разобьёт на осколки. Все что угодно. Плевать. Когда спускалась по лестнице, навстречу вышел слуга, почтительно кланяясь.
