Я тут размечтался о Любе, а мой боец, может, ранен, или сильно избит.
– Это не я, командир, – доносится до меня знакомый голос. – Тут еще кто-то есть. Посветить бы…
– Так освещения тут не предусмотрено, – доносится чужой надтреснутый голос.
– Ты кто, человече? – рычу, подскакивая на нарах.
– Василий Александрович Никандров, – представляется голос. – Профессор математики, между прочим.
– Очень приятно, – отвечаю за нас с Дэном. – А мы простые пацаны, ничем особым не отмечены. – Тимур и Денис.
– Очень приятно, – несется в ответ.
– Где мы, Саныч? – напираю, не давая соскочить с крючка. Хотя куда тут денешься, мать его!
– Это особая тюрьма. Долговая. Будете тут торчать, пока выкуп за вас не внесут.
– Выкуп? – еле сдерживаюсь, чтобы не расхохотаться. Выкуп?! Всего-то! Мать лично отслюнявит нужную сумму. Беспокоиться не о чем. День, другой, и снова рванем в Дубай.
Глава 18
Тимур
Дни проходят за днями. Каждый из них я отмечаю заостренным концом ложки. Утром минут на двадцать зажигается яркий слепящий свет, клацает толстая железная дверь, и на пороге появляются три солдата. Двое молча стоят с автоматами наперевес, а третий быстро раздает одноразовые судки с посиневшей остывшей овсянкой и маленькие бутылочки с водой. Затем тюремщики уходят, запирая за собой дверь на все замки. И примерно через полчаса возвращаются снова.
Собирают в большой черный пакет весь мусор и снова выключают свет.
А через двенадцать часов ритуал повторяется. Только вместо овсянки гороховая каша. Даже не знал никогда о таком блюде. И в душе не ведал, что стану его есть. Нужно выжить и выбраться отсюда. Поэтому все средства хороши.
В первые дни я пытаюсь объяснить охранникам простые истины.
– Выпустите меня, и я вам заплачу за всех в этой камере!
Но крепкие вооруженные мужики смотрят на меня странно. Будто не понимают ни по-русски, ни по-английски.
– Они немые, – поясняет наш друг математик.
– Все до единого? – не верю я.
– Абсолютно.
Пытаюсь понять, кому и зачем выгодно мое отсутствие. Только мажорику, блин! И как я не учел всю опасность?
Из-за тревожных мыслей не могу спать.
Как там Люба? С ума сходит, наверное.
Ищут ли меня Марат с Суровым? И как отреагировала мать, когда я не доехал до Рината? А он сам о чем думает? Может, догадался?
«Мог, конечно, – пытаюсь рассуждать я логически. – Но только в том случае, если рядом со мной предатель. А таких в моем окружении нет».
– Давай споем, что ли? – предлагает наш случайный сосед Денису.
Они долго выбирают песню. А потом тянут хорошо поставленными голосами.
От мягких певучих баритонов на душе делается спокойно. И закрыв глаза, я снова мысленно возвращаюсь к Любе.
В тот самый первый месяц нашего романа я как дурак витаю в облаках. Целыми днями мечтаю о том, как, наконец, девчонка снова окажется в моей койке.
Дома на проспекте Гарибальди еще даже нет в проекте. И мне каждый раз приходится ломать голову, как встретиться с Любой.
Встречать ее после универа опасно. Моя морда известна каждому в городе. Меня вечно приглашают что-то открыть, побазарить у губернатора или выступить на форуме молодых предпринимателей. А еще я читаю курс на экономическом. Делюсь опытом, твою мать!
Поэтому на следующее утро, проснувшись в одной постели с Любой, я решаю увезти ее куда подальше. На те же Мальдивы, что ли?
Запереться вместе с ней в бунгало на каком-нибудь охраняемом острове и предаться разврату.
– У меня же пары, – вздыхает девчонка. – Ты же сам велел мне хорошо учиться!
– Полетели, маленькая, – со стоном прошу я. – А завалишь сессию, заплачу кому надо. Или давай справку купим. Типа болела долго…
– А что я скажу Альбине? – приводит последний довод Люба. Вижу, как ей хочется согласиться. Но воспитание не позволяет.
– При универе вроде был профилакторий. Сегодня нужно купить путевку, – чешу я затылок и добавляю с азартом. – А потом скажешь, что будешь жить еще с двумя девочками. Вскладчину нести затраты. А хату я тебе сам сниму.
– Какую? Где? – растерянно лепечет она.
– Какую пожелаешь, котенок! – фыркаю я, притягиваю девчонку к себе. И не могу сам на себя нарадоваться.
Как же вовремя я заехал за Любой!
Незаметно скрыться – особенно когда есть бабки – дело нехитрое.
Следующим утром после планерки я вылетаю в Москву в срочную командировку, а Люба после занятий несется следом. И когда я встречаю ее в Домодедово, радостно прыгает мне на шею.
– Ну, все, вырвались! – смеюсь я, обнимая девчонку обеими руками. Прижимаю к себе и даже представить не могу, как раньше жил без нее.
Надвинув на глаза бейсболки и нацепив на нос авиаторы, мы весь вечер шатаемся по столице и косим под иностранцев. Благо мне не привыкать болтать на инглише, да и у Любы тоже неплохой уровень языка.
Эта игра в конспирацию заводит безумно. И я чувствую себя безбашенным подростком. Примерно как лет в тринадцать, когда родаки наказали меня и не взяли с собой на курорт.
Я, конечно, жутко расстроился! Даже не знал, что теперь делать. То ли попробовать вискаря или пойти с дружбанами в ночной клуб, куда до этого меня не пускали.
Потом на следующий год погиб отец, и мать отправила меня в частную школу в Швейцарию. Видимо опасалась, что и меня грохнут, или я ей тут мешал. Но и там жизнь превратилась в один сплошной загул, пока моя драгоценная мамаша не приехала меня навестить. Стала задавать вопросы по программе и, поняв полную бесперспективность этого занятия, просто забрала меня домой.
Но ни год отрыва в Швейцарии, ни мои вылазки дома не идут ни в какое сравнение с тем адреналином, от которого сейчас закипает кровь. Башку сносит на раз. И я тридцатилетний взрослый мужик млею от легкого прикосновения нежных девичьих пальцев. Держу хрупкую ладошку в своей, заглядываю в смеющееся счастливое лицо и хочу заорать. Раструбить всему свету о своей великой любви.
К черту Лейлу! К черту Алимова! Люба теперь моя!
Улетаю под небеса и молю бога лишь об одном. Кабы не шмякнуться об землю.
Перед выездом в Шереметьево мы обедаем в каком-то скромном ресторане. А после сидим в обнимку на потертом плюшевом диване. Рассказываю Любе байки о своих приключениях. О том, как чуть не потонул в Бискайском заливе, когда мы ходили на яхте вокруг Европы. А она слушает внимательно. Не перебивает и искренне волнуется.
– Смыло волной, – усмехаюсь небрежно, и добавляю серьезно. – Меня друг спас. Руслан Годаров.
