Разглядываю с мостков абсолютно прозрачную воду. И не нахожу Тимура. Проходит три, пять минут. Но никто не выныривает, не плывет на глубине. Ни рядом, ни в отдалении. Только ровное чистое дно и рыбки. Разноцветные переливающиеся создания, от которых голова идет кругом.
В ужасе я зову Манучарова. Но он не откликается. Бегу к бунгало. Но и в домике на сваях моего любимого нет. Я не понимаю, куда он мог деться и почему пропал.
Кричу истошно. Но никакого эффекта. Я словно одна в этом райском уголке.
– Люба-а! – раздается откуда-то сверху знакомый голос. Выглянув в окно, замечаю Тимура на высоком склоне. Несусь к нему со всех ног по скалистому грунту. Падаю, обдирая колени. И снова бегу. Оступаюсь и падаю вниз. Лечу и уже не понимаю, где небесная синева, а где морская…
– Он меня бросил… Бросил, – ною беспомощно. – Как теперь жить? Ради чего?
– Мама-а! – слышу рядом звонкий голосок. – Я здесь! Я пришла-а к тебе!
Глава 35
Люба
Я просыпаюсь поздно вечером. За окном стоит жуткая темень, а в дальнем углу палаты слабо светит ночник. Повернувшись к диванчику, где обычно с вязанием сидит санитарка, натыкаюсь взглядом на широкоплечую фигуру. Затылок покоится на мягкой спинке. Руки расслабленно раскинуты, а ноги широко расставлены.
Манучаров!
Здесь!
И спит себе спокойно. Даже совесть не мучает.
Поперхнувшись, зажимаю ладошкой рот, боясь вскрикнуть. Откуда он в палате? Как проник сюда? Неужели залез по пожарной лестнице?
Кошусь на закрытые окна и чуть опущенные жалюзи. Если бы кто-то пробивался снаружи, я бы точно проснулась от грохота. А так полная тишина. Ни санитарки, ни лечащего врача, ни Кати.
От моего короткого едва заметного вздоха Манучаров дергается. Устало приподнимает голову. Трет лицо, пытаясь прийти в себя. Смотрит на меня неотрывно и бросает короткое.
– Привет, Любушка…
– Привет, – шепчу я, стараясь не разреветься.
Тимур в тот же момент оказывается рядом. Усаживается на постель. Стремительно тянется ко мне, собираясь поцеловать.
Отодвигаю его слабой ладонью.
– Убери руки, – всхлипываю как дурочка. – Я не хочу…
Не могу делать вид, будто ничего не случилось. Не умею играть в поддавки и не собираюсь учиться.
– Не реви, – бросает он, хватая мои ладони. Целует пальцы, но я отстраняюсь на автомате.
– Убирайся! Твой помощник мне все передал в точности. Только у меня другое мнение. Поэтому, вали к своей Лейле, а обо мне забудь. Не желаю тебя видеть, – бросаю непримиримо. Отворачиваюсь к противоположной стене. Закрываю глаза. Нужно только подождать, когда Манучаров уйдет.
Прислушиваюсь к шагам, направляющимся к двери. Где вообще охрана? Почему не выведут отсюда этого типа? Вроде, меня уверяли, что в клинику его не пустят.
За своими мыслями я пропускаю тот момент, когда хлопает дверь В комнате наступает полная тишина. Давящая и мрачная. Всего-то оттолкнула великого Янычара. Этого хватило! И даже не знаю, смеяться мне или плакать. Неужели Катя права?
Повернувшись, сажусь на кровати и снова натыкаюсь взглядом на знакомую фигуру.
– Почему ты не ушел? – цежу недовольно.
– Вот еще, – отмахивается от меня Тимур. – Сейчас не время для выяснений, Любушка. Но мы поговорим…
«Затея провалилась и он переобуется в прыжке,» – с горечью думаю я. Кажется об этом меня предостерегала Катя и оказалась права.
– Не о чем говорить, Тимур, – роняю глухо. – Твои поступки слишком красноречивы. Не выкручивайся, пожалуйста. Не унижай ложью ни меня, ни себя.
– Я пока молчу, – рычит взбешенный Манучаров. – Выводы делаешь ты. Но я надеюсь, мы еще вернемся к этому разговору. А пока скажи, что хочешь, я принесу…
– Позови мою сиделку, – прошу негромко. – Я бы поела.
В два шага Тимур оказывается у двери. Приоткрыв ее, дает кому-то указания и минуты через две в палату вплывает моя нянька Людмила Ефимовна.
– Ты и ужин проспала, Любочка. Сейчас согрею и принесу, – хлопочет она.
– Спасибо, – киваю и как только моя баба Мила выходит из палаты, пялюсь на широкую спину Манучарова, застывшего около окна.
Что он там выглядывает интересно? Что замышляет? И как сюда попал?
– Как ты здесь оказался? Кто тебя пропустил? – спрашиваю возмущенно.
– Как все люди, – поворачивается ко мне Тимур. – Зашел в здание. Поднялся на третий этаж… Много ума надо? – усмехается горько.
– А как же охрана? – интересуюсь недоверчиво. – У них есть распоряжение руководства. Лучше уходи, пока полицию не вызвали.
– Не вызовут, – отмахивается Тимур. Снова садится на диван. Смотрит устало. – Давай заключим перемирие, Любовь моя, – предлагает со вздохом. – Не хочу сейчас пререкаться.
Привычное обращение режет душу на части. Вспарывает нервы, заставляя сердце остановиться.
– Уходи и все, – шепчу, стараясь выровнять дыхание. Откидываюсь на подушки, тупо смотрю в потолок. Разрыдаться бы сейчас, только слез нет. Разглядываю белый карниз, узкие длинные лампы, встроенные в подвесную конструкцию.
Деть глаза куда угодно, лишь бы не видеть Манучарова!
И когда распахивается дверь, с удивлением смотрю на входящую в палату бабу Милу с подносом. Дверь за ней бесшумно закрывается, но я успеваю заметить Дениса и еще одного парня из команды Тимура.
Он поменял охрану? На каком основании?
– Кушай, моя девочка, – причитает санитарка, выставляя на маленький столик белоснежную фарфоровую тарелку с картофельными крокетами и моими любимыми котлетками из семги. И то и другое явно не производства местной столовки.
– Откуда эта еда? – спрашиваю недоверчиво.
– Из «Московского», – пожимает плечами Тимур. – Как ты любишь…
– Я не буду это есть! – заявляю решительно. Если я пропустила ужин, то потерплю до утра. И теперь самой придется ходить в столовую.
– Ты думаешь, я тебя хочу отравить? – в бешенстве кидается ко мне Тимур, но останавливается на полпути. Стискивает кулаки, пытаясь обуздать гнев и добавляет обалдело. – Я? Тебя? Ты хорошо подумала, Люба?
От него веет яростью, агрессией и какой-то щемящей тоской. Обнять бы, выплакаться на крепкой груди. Но не могу! Не могу!
– Просто уйди, – прошу, утыкаясь носом в подушку. – Иди к Лейле. Втирай ей.
На минуту наступает тишина. Слышу как торопливо топочет санитарка. И только когда за ней захлопывается дверь, Тимур сообщает со вздохом.
– Я расторг помолвку и вернулся к тебе.
– Тогда зачем ты отправил ко мне Марата? – усмехаюсь криво и, вновь вспомнив об ужасной сцене, начинаю реветь.
