— Ты так думаешь?
— В смысле? А что мне еще думать?!
— Нет, ничего, — снова помотал головой Орлов, отказываясь отвечать на все мои вопросы. — Забудь, — отрезал он.
— Проклятье, — прошипела я, откидывая в сторону пульт. Я уже собиралась было встать, как вдруг меня чем-то резко придавило назад. Это Макс развалился на диване во весь свой немалый рост, уложив при этом свою рыжую голову мне на колени. — Что ты делаешь? — пискнула я, вынужденно опускаясь назад на мягкое сиденье.
— В детстве, когда я не мог заснуть, а меня часто мучали кошмары, мама приходила ко мне в комнату, и я укладывал ей голову на колени. Она начинала перебирать мне волосы и рассказывать о том, как прошел ее день. Ее мягкий голос и нежные руки всегда могли убаюкать меня, — неожиданно выдал Максим. Последнее подобное откровение было в тот день, когда мы гуляли по торговому центру всей семьей. Хотя, даже тогда Макс не делился столь личными вещами.
Честно признаться, я совершенно не ожидала ничего подобного.
— Ты скучаешь по ней? — осмелившись, задала я свой вопрос.
— Да, — честно ответил мой собеседник. — Но, как ты верно заметила вчера, никто не может меня вынести. Даже она. Даже ее любви не хватило, чтобы затмить мои поступки.
Я растерялась, не зная, что отвечать.
— А ты пробовал с ней поговорить? — неожиданно начала я. Впрочем, еще более неожиданным стало то, что я начала медленно, почти невесомо водить рукой по рыжей гриве. — Объяснить, что тебя сподвигло на те поступки, что ей не пришлись по душе? Сказать, что ты чувствуешь?
— Нет. Да и не за чем. Каждый все сам решает для себя, а слова… сколько их не лей, они ничего не дают. Она считает, что я виноват в смерти деда. В том, что я оттолкнул своих братьев. Но больше всего она не может простить мне того, что я отказался от своей дочери и ее внучки. Ее долгожданной первой внучки.
— Ты… — Я слышала эти россказни, но Макс никогда мне в них не признавался вот так, в открытую, хоть я и догадывалась, что все сказанное за его спиной правда. — Речь о Мие?
— Я не видел ее много лет. В последний раз держал на руках, когда она была чуть старше Милы, — продолжил Орлов.
Я не стала спрашивать Макса о том, жалеет ли он о том, что дочери нет рядом с ним. О том, хотел бы он ее увидеть?
И без того было ясно, что, да, жалеет, и да, очень хочет.
Но, к сожалению, не может.
Я не нашла слов утешения, хотя мне хотелось донести до Макса всю степень моего сочувствия ему. Не знаю, почему, но стоило мне только услышать эти грустные нотки в его голосе или, того хуже, увидеть их во взгляде зеленых глаз, как тоска накрывала меня с головой.
Я сопереживала Орлову.
Но я не придумала, что сказать, поэтому мне не оставалось ничего, кроме как слегка нагнувшись, оставить едва заметный поцелуй на его виске.
— Все и всегда можно исправить, — прошептала я, заметив, как Максим тяжело вздыхает и прикрывает глаза. — Главное верить и не опускать руки. Стучаться до тех пор, пока тебе не откроют. Не сдаваться. Никогда. Люди могут удивить, и они могут оказаться добрее и лучше, чем ты думал о них прежде, — прошептала я свои мысли.
Он больше ничего не сказал, а через пару минут, выровнявшееся и ставшее глубоким дыхание сказало мне о том, что он заснул у меня на коленях.
Глава 13
Между нами снова воцарился мир. На целое утро постоянные весы в наших отношениях замерли где-то посередине, и я сглупила, снова решив, что может что-то получится.
Что я могу на что-то претендовать.
На роль, если не спутницы и матери ребенка Максима, то хотя бы на роль друга.
Правда, в этот раз я зашла далеко. Действительно слишком далеко.
А ведь как все хорошо начиналось…
— Мир перевернулся, в лесу кто-то помер!
— Очень смешно, женщина, — улыбнулся Орлов.
Не поверите, за каким занятием я его застукала в семь утра. Мало того, что он встал спозаранку, повозился с Милой, так еще и на кухню отправился. А зачем? Правильно, чтобы приготовить завтрак.
— Погоди-ка, а разве твое эго не покончит с собой, пока ты жаришь омлет?
— Аня, — усмехнулся он, пригрозив мне пальцем.
— Но разве его королевское высочество может зайти на кухню? Разве от плиты тебя не должно отбросить как нечистую силу от святого места? Разве…
— Сколько сарказма, и все в одном человеке, — хмыкнул Орлов, покачав головой. — Даже не знал, что у тебя такой острый язычок!
Я тихо рассмеялась.
Тихое, мирное утро. Такое, будто бы мы много лет вместе и между нами царит настоящая идиллия.
Диаметральная противоположность того Макса, который изводил меня последний месяц.
— Тебе точно не нужна моя помощь? — я села за стол, наблюдая за действиями мужчины.
— Нет, я могу справиться с яичницей и беконом! — оскорбленно выдал Макс, бросая на меня беглый взгляд. — Милая пижамка, — он усмехнулся, подмечая морских котиков на моем одеянии.
— Ага, смейся-смейся, Тор! — припомнила я ему носки.
Завтрак оказался ужасным. В смысле, сама-то беседа была забавной и шуточной, так, словно мы знали друг друга целую вечность и ладили между собой, но вот еда…
— Это же скорлупа, Максим… — Я повернулась к севшему рядом Орлову и бросила на него взгляд, мол, ты чего, нормально это?
— Что? Где? Какая скорлупа? — Орлов сделал вид, что не понимает, о чем я говорю.
— Ну, вот же… — я ткнула вилкой маленькие обломки того, что когда-то покрывало яйцо.
— Нет ее там, что ты выдумываешь?! — возмущенно произнес Орлов.
— А бекон ты пережарил, смотри, от него же ничего не осталось…
— Женщина…
Ой, зря я это. Надо было похвалить, похвалить надо было!
— То есть… — Я замялась, пытаясь на ходу, как сейчас было модно выражаться, переобуться. — В смысле, бекон… он всегда хорош сам по себе и испортить его невозможно… это же бекон, — нервно улыбнувшись, я отвернулась, избегая недовольного взгляда рыжего.
— Вот и ешь…
— Вот и съем… — с этими словами я уплела все, что мне положили на тарелку. Давясь, едва не плача, но все же съела. Ради мира, дружбы и жвачки.
— Отлично же вышло, — улыбнулся Макс, поднимаясь со своего места и забирая грязные тарелки. — А ты еще пыхтела, мол, не так пожарил, все я так пожарил!
Одно я из нашего завтрака вынесло точно – пускать Орлова на кухню было нельзя. Себе дороже.
Макс ушел на работу в начале девятого утра, задержавшись необычно долго, потому как в обычные дни он уезжал намного раньше, спозаранку, если быть точнее. Но, что стало самым приятным – это то, что перед тем, как уйти, он зашел в комнату Милы и поцеловал ее на прощание.
