Охранник бдил. Но на вопрос насчет незнакомых посетителей, ответил отрицательно.
«Да что вы, Алексей Викентьевич, пятый час утра».
Горобец не настаивал. Наверняка ночные гости козырнули серьезными «корками» и предупредили, чтоб не болтал.
«Повезло», – подумал Горобец.
Могли бы и его… Как Демона. Неспроста собачка так перепугалась.
Глава восьмая
Выставка современного кельтского искусства
– В настоящей эльфийской любви, – говорит старый эльф молодому, – обязательно должно быть немного волшебства.
– А в нашей любви какое будет волшебство? – замирая от восторга, спрашивает молодой эльф.
– Магия невидимости! – торжественно отвечает старый.
И точно. После той ночи молодой эльф больше его не видел.
Катя приехала в офис сразу после лекций. Внутри оказался Карлссон. Один, если не считать компании двух упаковок пива. Катя поздоровалась. Тролль хрюкнул в ответ что-то неразборчивое. Пиво его интересовало куда больше какой-то там Малышки.
Ну и ладно. Катя намешала кофе, достала коробку с пирожными, купленными по дороге, включила комп и настроилась роскошно пообедать… И тут запиликал телефон.
Вероятность того, что трубку возьмет Карлссон была даже не нулевой – отрицательной. А ведь говорила мама папе: никаких телефонных разговоров за едой. Особенно по работе. В этот момент Катя была полностью с мамой согласна. Но деться некуда, и Катя взяла трубку.
– Извините пожалуйста, могу я поговорить с Екатериной Петровной?
– С кем? – Катя не сразу сообразила, что Екатерина Петровна – это она. До сих пор по имени-отчеству к ней не обращались.
– С Екатериной Петровной Малышевой.
Блин! Катя напряглась, предчувствуя недоброе.
– Я вас слушаю.
– Екатерина Петровна, это вас Бровко из регионального управления беспокоит.
Ну, прямо как в воду глядела.
– Что вам опять нужно? – сердито поинтересовалась Катя, покосившись на Карлссона. Тролль пил пиво. Делал он это чисто по-тролльски: прокусывал банку, с хлюпаньем всасывал содержимое, проглатывал, несколько мгновений наслаждался, томно прикрыв крохотные глазки и широко раздувая ноздри, потом сминал банку в жестяной комочек, ронял на пол, выхватывал из упаковки следующую, полную. Рассчитывать на его помощь в разговоре с чиновником явно не стоило.
– Что вам нужно?
– Ничего, Екатерина Петровна, совершенно ничего! – заверил голос, приторно сладкий, противный и липкий, как замес дегтя с медом. – Всего лишь хотелось поинтересоваться: всё ли в порядке?
– У нас все в порядке! – отчеканила Катя.
Надо же! Интересно, кто подсуетился? Коля? Или этот пивной слив? – подобревшая Катя бросила взгляд на Карлссона. Хорошо, когда у тебя есть друзья.
– Если потребуется какая-нибудь помощь… содействие… – журчал чиновник. – Можете твердо рассчитывать!
– Буду иметь в виду, – буркнула Катя.
– Любые просьбы, не стесняйтесь, всё, чем можем. Это ведь наша работа…
Катя, с трудом избавившись от чиновника-липучки, взяла пирожное, свое любимое, эклер…
Но откусить хотя бы кусочек ей опять не дали.
Еще звонок. На этот раз – мобильный. Нафаня прорезался. Неделю не звонил – и на тебе.
– Ну чего? – невежливо поинтересовалась Катя.
Нафаня не обиделся. Бодренько поведал, что приглашает Катю на открытие выставки. В Эрмитаж.
– А что за выставка? – без энтузиазма спросила Катя, глядя на вожделенный эклер. И кофе уже остыл. Вот так желудок и портится…
– «Современное наследие древних культур». – Классно, да? Сам придумал!
– А что ж Панихидин твой? У него что, с фантазией совсем плохо?
– Панихидин в больничку угодил! – с искренней радостью сообщил Нафаня. – Прикинь: сотрясение мозга у него! Кто бы мог догадаться! Панихидин – и мозги! А мы думали – там голая кость и винчестер с должностными инструкциями!
– Так это что, ты выставку сам устраиваешь? – удивилась Катя.
Ну у них в Эрмитаже и порядочки, если такой, как Нафаня, президентскими подарками единолично распоряжается!
– Не то, чтобы сам… – Нафаня не рискнул соврать. – Это Главный распорядился. Без него я бы никак. Тут иерархия знаешь какая… Вернее, не знаешь. Так вот, Главный зашел к нам, прослышав про подарочек, поинтересовался, что это такое – и велел выставить. Мол, на подарок президенту народ точно набежит. Пока проверяют подлинность письма и происхождение статуи – потому что оно уж явно не тайское, – пусть экспонат постоит, пособирает деньги… Панихидин, как в своей больничке о выставке услыхал, чуть не родил от возбуждения! – Нафаня снова захихикал. – Так орал, так орал… А деться некуда. Главный приказал. Всё. Вопрос решен. Выставка пока все не устаканится, затем тайское письмо перешлют в Москву – и будем дарить!
– То есть, статую потом в Москву отправят? – спросила Катя.
– Не-ет, еще чего! – хмыкнул Нафаня. – Мы ее подарим прямо здесь. Как раз выставка закрывается, и тут приезжает президент, идет в Эрмитаж, и директор под вспышки и телекамеры осуществляет дар! Какое шоу, какая реклама музею!
Катя признала, что в самом деле, задумано весьма хитро.
– Ну так ты придешь на открытие? Завтра в два часа…
– Приду, – пообещала Катя.
Куда ж она денется? Загадочная кельтская поделка всю неделю не давала ей покоя.
Ради открытия выставки ей пришлось сбежать с последней пары, и все равно времени почти не осталось. От универа до Зимнего дворца пятнадцать минут быстрой ходьбы. Под пронизывающим ветром с Невы Катя перебежала через Дворцовый мост и пристроилась в хвосте полукилометровой очереди на вход, поджидая Нафаню.
– Ты куда встала? – возмутился он, под завистливыми взглядами желающих приобщиться к культуре увлекая Катю к двери с надписью «Выход». – Пошли, воспользуемся служебным положением!
– Сколько тут народу! – в шоке воскликнула Катя. – Тут что, каждый день так?!
– По выходным еще хуже. Просто сегодня открытие, а выставку так разрекламировали – даже в метро плакаты висят…
Плакаты висели повсюду, не только в метро. Прямо над дверью красовался зелено-золотой стенд. Из острых золотых веточек и завитушек, как из некоего заколдованного леса, проступало спящее лицо знакомой статуи. Ничего тайского в нем определенно не было.
– «Да пробудится совершенство!» – прочитала Катя пафосное название выставки.
И внизу более наукообразное: «Кельтские мотивы в современном авангарде».
– Странно, – проговорила она, проскальзывая в тяжелую дверь, – почему вдруг именно кельты? И современный авангард при чем?
