В течение месяца его не тревожили видения, кошмары, воспоминания.
Как-то раз, гуляя в парке, он набрел на осевшую земляную насыпь, похожую на могилу. Здесь Густав Баклус закопал тело Хоммуса. Призрак старого врага также ни разу не побеспокоил Стервятника. А спустя неделю прошел обильный снегопад, и чистая мертвая белизна окончательно скрыла бурые листья, могилу и осеннюю грязь.
Гадательная колода лежала нетронутой, хотя Люгеру казалось, что она стала значительно толще с тех пор, как он пользовался ею в последний раз. Раньше он тщательно взвешивал цену каждого превращения, сокращающего жизнь и разрушающего тело, но теперь это не вызывало в нем опасений или сожалений. Стервятник готов был превращаться столько раз, сколько понадобится, даже если к губам Сегейлы в конце концов прикоснутся губы дряхлого старика. Для него не осталось ничего особенно важного, ничего, кроме едва различимой во тьме и уводящей в такую же непроглядную тьму дороги, на которой он стоял, и черного неодолимого ветра, что подталкивал его в спину.
По прошествии тридцати дней после возвращения Стервятника в заброшенное поместье тайные силы сделали свое дело. Люгер больше не мог сопротивляться настойчивому зову и отправился в Элизенвар на поиски земмурского меча.
Глава двадцать третья
ХОЗЯИН МЕЧА
Королевский прокурор Мальвиус, совершенно голый, стоял возле роскошного ложа и приходил в возбуждение при виде красных рубцов, вспухавших на теле его рабыни Венги, а также от ее сдавленных стонов. Рубцы появлялись после каждого удара плетью, которые Мальвиус с упоением обрушивал на бедра и живот Венги.
Ее рот был заткнут скомканным белым платком, а руки и ноги широко разведены и привязаны к ажурным спинкам кровати, служившей прокурору для постельных утех. Иногда женщина бросала мутный от слез взгляд вверх – туда, где в ясные ночи видела звезды и луну сквозь застекленный потолок спальни, но в ту ночь небо было закрыто тучами, и на стеклах медленно таяли снежинки. Венга ощущала тепло и боль, но из боли рождалось возбуждение – они были неразделимы, как две стороны монеты; она не могла представить себе, что где-то в другом месте может быть одновременно холодно телу и спокойно душе…
Мальвиус вовсе не издевался над своей наложницей. Он знал, что ей нравятся подобные болезненные забавы. Она была проституткой, привезенной из Круах-Ан-Сиура и купленной владельцем одного из самых лучших и дорогих публичных домов Элизенвара. Этот человек, уличенный в кое-каких темных делишках, пытался откупиться от королевского прокурора, предложив Венгу в качестве оплаты своего «долга».
Мальвиус снисходительно согласился, но спустя несколько недель бывшего хозяина Венги нашли с перерезанным горлом в одном из беднейших кварталов на окраине столицы. Поиски убийц ничего не дали; считалось, что жертва была убита бродягами в уличной драке, и, конечно, никто не искал ответа на вопрос, как и зачем богатый владелец дома свиданий оказался один в столь неподходящем месте.
Таким образом Мальвиус стал хозяином наложницы, отличавшейся броской и несколько вульгарной красотой, удобной молчаливостью и весьма извращенными наклонностями. Именно она наконец дала возможность прокурору почувствовать себя не только удачливым интриганом, но и полноценным мужчиной.
Почти никто, кроме Мальвиуса, не знал о порочном прошлом Венги, и он осмелился на рискованный шаг – начал изредка появляться с нею в свете, представляя ее как родственницу, приехавшую из провинции. Единственное, что могло выдать, кем она является на самом деле, это татуировка на интимной части любвеобильного тела, поэтому своим туалетом ей приходилось заниматься самой, без служанок.
Правда, существовал еще неизвестный прокурору и даже владельцам публичных домов посредник, поставлявший в столицу женщин. Переговоры с ним всегда велись через подставных лиц, и расспросы ничего не дали. Вероятнее всего, загадочный посредник вообще не появлялся в Элизенваре, но мысль о том, что он все-таки жив, была причиной того, что у Мальвиуса иногда портилось настроение. Он видел в этом неизвестном человеке неустраненную опасность и чувствовал некую незавершенность, как будто не доиграл партию в шахматы с серьезным противником, хотя у него были две лишние пешки.
А по мнению Венги, определенные неудобства, связанные с необходимостью строго хранить тайну, разглашение которой могло стоить Мальвиусу карьеры, вполне окупались роскошью, что окружала ее благодаря последнему и самому жестокому любовнику. Ей нравилось чувствовать себя знатной дамой и ездить в дорогих экипажах, носить красивые платья и очаровывать придворных щеголей, ее и прежде ослеплял мишурный блеск поддельных драгоценностей, не говоря уже о настоящих. Плата за все это была не так уж велика, ведь в Круах-Ан-Сиуре с нею, случалось, обращались гораздо хуже. Иногда она даже получала удовольствие от жестокости стареющего карлика, так что оба были не в накладе.
Терзая плоть этой податливой и безотказной живой игрушки, Мальвиус испытывал глубочайшее удовлетворение, сравнимое только с упоением своей безграничной властью. Когда жертвы корчились перед ним во время допросов с пристрастием, умоляя о пощаде, он чувствовал почти то же самое, что и теперь, при виде связанной рабыни, сладострастно извивавшейся под его хлесткими ударами…
Наконец Мальвиус отбросил в сторону плеть и впился зубами в упругое молодое бедро. Кровь ударила ему в голову. Ослепленный похотью, он на ощупь нашел грудь Венги и сильно сжал ее руками. Тело рабыни было в изобилии усеяно следами его укусов, и только благодаря остаткам благоразумия он не наносил ей увечий. Что бы там ни было, он же не собирался портить самую лучшую игрушку в своей жизни.
* * *
Город изменился. В этих изменениях ощущалось не просто плавное течение обыденной жизни, но дыхание иного времени.
Как только Люгер появился в Элизенваре, его подозрение подтвердилось. Согласно календарю, заканчивался двенадцатый месяц 3017 года от Рождества Спасителя, и значит, либо весь мир сошел с ума, либо Стервятник провел в Лесу Ведьм более пятнадцати лет. Сам он не чувствовал себя постаревшим, да и выглядел как будто по-прежнему, но для всех остальных минули годы, пока он находился в плену у мокши. Он не знал, считать ли это невосполнимой потерей или издевкой судьбы, сохранившей его в расцвете сил для новых жестоких испытаний. В последнем случае ему, возможно, предстояло оплатить долг величиной в треть или четверть жизни.
Вначале Люгер отнесся почти безразлично и к такому обороту событий, но потом понял, что, если Сегейла жива, то она стала старше его на несколько лет. В этом свете приобретали зловещий и пророческий смысл слова Слепого Странника о любви старухи. Проклятый слепец никогда не ошибался, в чем Слот очередной раз убедился. А еще Странник говорил что-то о «дочернем поцелуе» и «лебедином гнезде»…
Стервятник себя не обманывал: после разлуки с ним в жизни Сегейлы, вероятно, хватало лишений и унижений. А может, она нашла утешителя? Разве сам Люгер надеялся всерьез, что любовь вернется и все будет по-прежнему? Он просто верил в неизбежность встречи, невзирая на то, что эта встреча не обещала обеим сторонам ничего, кроме разочарований и обманутых ожиданий. Он должен был довести свои поиски до конца.
