Глава четвертая
ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ
Комната была залита золотистым светом утреннего солнца. Это сияние наполняло душу радостью нового пробуждения. Казалось, ничего плохого не может случиться под пронзительно голубым небом, осколок которого Люгер видел в окне. Смерть, боль и страдания – что-то ненастоящее, а беспощадная борьба – трагикомедия, многократно разыгрываемая на бесконечных и вневременных подмостках. Пылинки плавали, сверкая в солнечных лучах, – крохотные вселенные, рождающиеся и умирающие здесь, в эту минуту…
Вдруг Слот почувствовал, что кто-то смотрит на него, и оторвал взгляд от манящей синевы небес. Сегейла сидела в кресле, и мягкий свет окрашивал ткань ее платья, отчего оно казалось расшитым золотыми нитями. Ее прекрасной формы руки покоились на выступающем животе.
Сегодня она выглядела лучше, чем вчера. Значительно лучше. Глаза, будто наполненные чистой влагой горных озер, пристально следили за Стервятником.
– Тебе угрожает опасность? – спросила она безразличным тоном, но под маской спокойствия угадывался затаенный страх.
– Теперь уже нет, – произнес Люгер и подумал, что сам хотел бы верить в это. Она сказала «тебе», а не «мне» – и он почувствовал нечто такое, чего раньше никогда не испытывал.
– Поэтому ты спал с мечом в руке? – В ее словах был оттенок горечи.
В ответ он лишь пожал плечами, как будто только сейчас вспомнил про мрачное оружие, разделившее пополам супружеское ложе.
– Я могу выйти отсюда?
Он рассмеялся, как будто все плохое и впрямь осталось позади.
– Конечно. Я познакомлю тебя с моим отцом. Он уже видел тебя ночью.
Сегейла была удивлена.
Люгер блаженно улыбался, потому что ласковый луч солнца коснулся его лица, словно теплое дыхание любви.
– В доме были враги, – медленно проговорил он. – Кто-то обезвредил их. Возможно, мой отец. До последнего времени я считал его мертвым. Это все, что я сейчас знаю. Позже постараюсь выяснить остальное…
Он понимал, что этого недостаточно. Во всяком случае, сам он не удовлетворился бы подобным «объяснением». Но женщины гораздо терпеливее мужчин. Сегейла молча встала и, не глядя на него, направилась к двери.
И прекрасное солнечное утро вдруг показалось Стервятнику серым, холодным и пустым.
* * *
Уже на лестнице Люгер понял, что сегодня вряд ли станет добиваться ответов на свои вопросы. Каким-то образом он, считавший себя в высшей степени независимым одиночкой, поддался неизъяснимому влиянию старика. Слот вспомнил давний сон, снившийся ему в этом самом доме еще до поездки в Фирдан. Встреча с человеком в черном… Разговор о гомункулусе и спор о том, можно ли доверять снам…
Теперь Люгер готов был поверить в тайные символы сновидений. Монах Без Лица… Существо, ставшее местной легендой… Неужели старик скрывался в окрестных лесах на протяжении целых тридцати лет? А если действительно скрывался, то от кого? Или во имя чего? Ради неприкосновенности поместья? Слишком наивно было бы думать так. Никто не приносит бессмысленных и неоправданных жертв – разве что фанатики и безумцы. Люгер-старший не был похож ни на тех, ни на других. И надо признать, для мертвеца он неплохо справлялся со своим делом. Тем более что Хоммус все же успел натворить достаточно бед, прежде чем умер…
Но вдруг старик опять исчезнет? На год, на два или еще на тридцать лет?.. Во всяком случае, у Слота появилось предчувствие, что не увидит его в ближайшее время, и это было как-то связано с Сегейлой. Старик говорил что-то насчет младенца, которому лучше бы не рождаться на свет. Черви поселились внутри благоухающего плода. Люгера терзали сомнения в том, что ему вообще когда-нибудь удастся упорядочить мрачный хаос своей жизни, но он не мог поделиться этим ни с кем. Особенно с принцессой.
Тридцать лет… Стервятник не рассчитывал прожить так долго. Он совершал на своем веку слишком много превращений. Неужели Люгер-старший снова канет в небытие – для всех, но не для сына? Исчезнет, чтобы оберегать своего неразумного отпрыска от неизвестного зла? Причем оберегать, совершая редкие вылазки из недоступного живым места, которое находится где-то в сумерках между мирами… Похоже на старинные сказки о Хранителях, но не более того. Стервятник знал, что правда, как всегда, окажется куда грязнее. И куда болезненнее…
Подмостки, на которых разыгралась ночная драма, открылись ему теперь при свете дня, но на душе у него не стало светлее. Напротив, темная тайна засела в сознании, словно зловещий зародыш будущего.
Как и следовало ожидать, старик исчез. В зале не было никаких признаков его недавнего присутствия. Сегейла, медленно спустившаяся по лестнице вслед за Люгером, выглядела немного разочарованной. Точнее сказать, обманутой. Слот понимал, что, если так пойдет и дальше, он может вскоре потерять ее безграничное доверие.
Впрочем, он все же вздохнул свободнее, когда увидел, что Гелла Ганглети тоже куда-то пропала. А вот кормилица лежала на полу в той же позе, в какой он оставил ее ночью. Наклонившись, он дотронулся до ее шеи. Старая женщина уже почти остыла…
И снова Люгер почувствовал нечто вроде благодарности к умершим за их деликатность, избавившую его от существенных неудобств. Ведь жить под одной крышей с полубезумной старухой, униженной и до смерти запуганной Хоммусом или кем-то другим, действительно было бы невыносимо.
Сегейла беззвучно плакала у него за спиной. Он не видел ее лица, но каждая слезинка казалась ему каплей расплавленного свинца, обжигающей мозг. Он ощущал боль любимой женщины, как свою собственную. Все, что он подарил ей, это дни печалей, ночи ужаса и дом смерти. И кроме того – ребенка, который вместо радости материнства вселял в нее смутный страх уже сейчас, живя в утробе…
Люгер молча поднял мертвую старуху, оказавшуюся удивительно легкой.
Он отнес ее на маленькое старое кладбище, расположенное возле северной границы парка и леса, где издавна хоронили слуг, и еще до полудня выкопал могилу.
Вдвоем с Сегейлой они недолго постояли перед холмиком рыхлой влажной земли, в которую Слот воткнул наспех сколоченный Знак Спасителя. Именно тогда Стервятник окончательно убедился в том, что магия Земмура все-таки изменила его. Оборотни отняли у него часть человеческой сути, отобрали ее, будто отрезали кусок сердца. Если бы не Сегейла, он превратился бы в чудовище… Прошлое казалось ему искаженным и зыбким, а многое уже подернулось туманом забвения. Он похоронил женщину, вскормившую его вместо матери, но не испытывал настоящего горя, потому что по воле какого-то безжалостного и непостижимого хозяина судеб стал видеть людей в совершенно ином свете.
…Солнце висело над сонным парком. Не было слышно пения птиц. Природа оцепенела в ожидании… Стервятника вдруг объяло жуткое чувство. Совершенные им ошибки были непоправимы; расплата будет ужасной; грядущая катастрофа неизбежна. Ему открылось, что мистерия продолжается – несмотря на гибель Фруат-Гойма. Только теперь он остался почти безоружным, зло напялило новую маску, истинного лица врага он не увидит никогда, а Сегейла находилась рядом лишь затем, чтобы при случае послужить причиной новых страданий.
