Тексор услышал и узнал меньше, чем ему хотелось бы. Но причина искажения и источник враждебности находились тут, под ним, – он ощущал их как никогда сильно. Он поглощал вибрации агрессии и злобы, но даже его искусства не хватило, чтобы справиться с врагом.
Ужас надвигающегося безумия объял его, и он, забыв об осторожности, шумно скатился с крыши и забил крыльями, чтобы удержаться в воздухе. Почти непреодолимая тяжесть увлекала его вниз, как будто изменились свойства воздуха, крыльев, самой Земли; пространство дробилось на сотни туннелей, и каждый уводил к смерти. Тексор призвал на помощь белую магию и отпустил свой разум.
Золотая нить, похожая на россыпь звездной пыли, возникла в хаосе распадающегося на осколки ландшафта, и чайка полетела, следуя этой призрачной тропой. Она слилась с нитью, двигалась внутри нее; звезды надвигались и проносились мимо, как сияющие многокрылые птицы (или ангелы?!), и в один из моментов Тексору показалось, что он умирает… Чувство безбрежного покоя и освобождения охватило его; впереди забрезжил вечный и неуничтожимый свет; чайка стала малой частью этого света, притягивающимся лучом, блудным ребенком, возвращающимся ко всепрощающей ласковой матери… Но это была еще не смерть.
Золотая тропа растворилась, и звезды превратились в трепещущие листья осеннего леса, сверкающие в лучах восходящего солнца. Тексор ударился о затвердевшую реальность и сразу же почувствовал боль в измученном теле.
Теперь, с расстояния в несколько тысяч шагов, замок Левиур выглядел совсем не зловеще. Это расстояние чайка преодолевала очень долго; Тексор знал, что блуждал в другом времени, но, в конце концов, вернулся, укоротив себе жизнь этим превращением еще на пару месяцев. Впрочем, в его положении было бы смешно торговаться с судьбой… Завидев вечный свет, он больше ни о чем не жалел и знал, на что потратит оставшиеся дни и ночи.
Дилгус, искалеченный колдовством, был его целью. Жалкий человечек, посмевший на свою беду прикоснуться к магическому артефакту…
В лесу Преподобный снова принял человеческий облик, оделся и вернулся в рыбацкий дом. Теперь он был спокоен. Что бы ни сделал шут, люди Ордена будут достаточно близко, чтобы завладеть Оракулом. Если не помогла сила, поможет коварство – Тексор не раз убеждался в этом.
Святой отец сел за стол, выглядевший более чем чужеродно в нищем доме, и вытащил из украшенной жемчугом шкатулки свою колоду. Это была весьма необычная колода. Общепринятым картам в ней соответствовали персонажи реально разыгрываемых драм. Тексор владел перьями не хуже рисовальщиков миниатюр, долгие годы совершенствовавших свое искусство в тишине монастырей.
Он заполнял пустые поля карт известными ему фигурами. В колоде имелись карты герцога, Дилгуса, Регины, белфурского короля и даже безликая до поры до времени карта Оракула Востока. Надпись на ней была сделана стилизованными буквами земмурского алфавита. Тексор гордился тем, что знал язык врага; язык являлся ключом к мышлению и отчасти – к манере плести интригу.
Преподобный извлек карту Шута. Лицо, которое он изобразил чересчур уродливым и насмешливым, теперь было злобным. Энергия, перетекавшая во внешнем мире, проецировалась в колоду; это приводило к постепенным микроскопическим изменениям в слоях краски.
Тексор сам не знал возможностей этого колдовства и не был уверен в том, что имеет дело с белой или хотя бы серой магией. Также он не был уверен в том, что генерал Ордена и совет ассистентов одобрили бы его увлечение. До сих пор он считал, что в изменениях карт могла содержаться подсказка – отражение происходящего или тайные помыслы персонажей…
Теперь все выглядело гораздо более загадочно. Его тонкие бледные руки с четко проступавшим рисунком вен перебирали карты. Преподобный не переворачивал их и выкладывал на стол рубашками вверх, попеременно чувствуя то тепло, то холод, исходившие от них… Наконец он прикоснулся к ледяной карте мгновенно заморозившей его пальцы. Тексор перевернул ее и бросил на стол.
Оракул Востока… Казалось, черный прямоугольник был окном в нескончаемую ночь. Где-то в этой ночи заблудилось какое-то существо. Еще неразличимое и потому – интригующее. Святому отцу привиделось, что из темноты проступает женское лицо в обрамлении паукообразной короны волос. В другое время он поиздевался бы над своим воображением, услужливо подсовывающим зловещие символы.
Он поднес руку к карте. Из нее исходил столб холода и поднимался вверх… Тексор почувствовал примерно то же самое, что чувствовал, лежа на крыше замка, и тотчас же накрыл Оракула другими картами. Несколько минут он сидел в оцепенении, раздумывая, не уничтожить ли творение собственных рук. Но отсутствие риска означало неведение. Пройдет немного времени – и, может быть, он увидит что-то более конкретное.
Тексор осторожно отыскал карту герцога. Она соответствовала карте Императора в обычной гадательной колоде. Глаза Левиура, которого он изобразил с прямым надменным взглядом, были закрыты. Что означали закрытые глаза?..
Раздраженный множеством загадок, Тексор отбросил колоду. Оставшейся жизни наверняка не хватит, чтобы разгадать их все. Преподобный понял, что тоска по той ясности, которая пронзила его на пороге вечности, навсегда поселилась в нем.
Охваченный этой тоской, он вышел из дома и велел своим людям сворачивать временный лагерь. Оставив несколько человек для наблюдения за замком, Тексор вернулся в свою резиденцию в Скел-Могде. Его отчет, написанный вскоре на тайном языке Ордена, был неутешительным, но Преподобный не слишком переживал об этом. Потому что знал: к тому времени, когда курьер доберется до Тегинского аббатства (если вообще доберется), в Белфуре произойдут необратимые перемены.
Глава двадцать третья
Пробуждение ненависти
Госпожа Лейна Солнак доживала свой век в небольшом поместье под Скел-Могдом. Прискорбные события почти двадцатилетней давности разбили ее жизнь.
Она не запомнила ночь родов. Утром ее, полуживую, нашли лежавшей на испачканных кровью простынях. Ковры в спальне тоже были пропитаны кровью. Здесь же находились трупы двух сиделок и лекаря Димарка со смертельными ранами, нанесенными стилетом. Удавка в руке лекаря и исчезнувший перстень наводили на определенные размышления, но тогда ей было не до них – ее ребенок бесследно исчез.
Двор не простил ей этих странных обстоятельств, и она в полной мере познала, что такое травля с улыбками на устах. Последней каплей явилось то, что герцог был не слишком огорчен таинственным исчезновением младенца, хотя и проявил некоторое беспокойство, опасаясь шантажа. Прошло некоторое время, и он вообще забыл о ребенке.
Госпоже Солнак пришлось распроститься со светской жизнью. Она сделала это без сожаления. У нее не осталось друзей, а единственный близкий человек стал ей безразличен. В провинции она быстро лишилась столичного блеска, превратившись в очень одинокую и меланхоличную женщину. Она постарела, и ее красота увяла, чтобы уже никогда не расцвести вновь.
Ее немногочисленные слуги считали Лейну безразличной ко всему. Так оно и было, если не считать одной навязчивой мысли, то и дело посещавшей ее на протяжении долгого времени. Она знала, что Димарк был человеком Левиура. Тогда что означала удавка в его руке?.. Лейна цепенела, пугаясь того, к чему могли привести подобные мысли. Не находилось человека, который поставил бы все на свои места.
