Ну и придурок! Зачем он вообще меня нанял, если даже не пытается прислушиваться к моим советам?
– Я бы вас точно забраковала, – цежу я.
Наши взгляды скрещиваются.
– Это не аргумент, Танчик, – с усмешкой возражает Кузнецов. – Может, у тебя просто слабая половая конституция? Я не слишком расстроюсь, если такие ледышки, как ты, будут обходить меня стороной.
– Как специалист, я все-таки рекомендую вам отказаться от обнаженки, – мрачно говорю я.
Он раздражается, скрещивает руки на груди:
– Хорошо, допустим, я откажусь. Но на что тогда мне цеплять девушек?
– Можно заснять, как вы что-то готовите, – предлагаю я. – Или как сажаете дерево. Это как раз будет про поступки.
– Сажаю дерево? – Его голос источает ехидство. – Где ты раньше-то была? Я за свою жизнь тысячи деревьев уже посадил и не знал, что это надо было запечатлеть.
– Зачем вы сажали деревья? – не понимаю я. – Где?
– Танчик, ты от стресса, что ли, подтормаживаешь? – Он пару раз щелкает пальцами у моего лица. – Тебе же Серега говорил, что у меня свой агрокомплекс.
– Разве? У вас же аптеки…
В голове у меня проясняется. Боже, я – идиотка! «Кузнецовфарм» – это от английского слова «ферма», а не от слова «фармацевтика». Кузнецов у нас фермер. Деревенщина!
– Ох, теперь понятно, – вырывается у меня.
Кузнецов напрягается:
– Что именно тебе понятно?
– Все.
Глава 8
Резкий стук в балконную дверь заставляет нас с Кузнецовым вздрогнуть. По стеклу расплющивается лицо Пашки.
– Теть Тань, а может, все же наггетсы закажем? – робко канючит он. – Я Машку уговорю, чтобы не спорила.
Вид у него крайне несчастный. Хотя это и понятно: на пацана столько всего свалилось – сначала у мамки кукушку перемкнуло, а теперь еще и чужая тетка голодом морит.
– Василий, давайте сделаем небольшой перерыв, – умоляю я. – Мне нужно метнуться за продуктами, чтобы было чем покормить детей.
– Ладно, – снисходит он. – Но шопиться пойдем вместе.
– Это еще зачем?
– Чтобы быстрее было. Вы, женщины, в магазинах ведете себя как куры: таращитесь по сторонам, общаетесь с бабульками всякими. А у меня времени в обрез. Я пойду с тобой и проконтролирую, чтобы ты ни на что не отвлекалась.
Я ему крайне признательна за сговорчивость, потому не спорю, даже из благодарности предлагаю:
– Давайте я вас все же сниму вот так – полураздетым. На странице в «Контактике» выкладывать не буду, но, может, для личной переписки и пригодится.
Кузнецов оживляется. Он всячески демонстрирует мне свои мускулы, а я щелкаю камерой.
– Можно еще и на диване пофоткаться, – чуть погодя предлагает он. – Типа я такой горячий, лежу и жду в ночи свою единственную.
– Ну пойдемте.
Мы выгоняем из комнаты Машку, и Кузнецов разваливается на диване.
– Классный? – спрашивает он, закидывая руки за голову.
Я стараюсь не ржать.
– Вообще огонь!
Он светится от удовольствия. Я несколько раз щелкаю камерой, а потом вхожу в раж.
– Больше экспрессии, жеребец! – командую я. – Вдруг и правда будет с кем-то жаркая переписка.
– Если будет, ты мне сразу пиши, я тебе еще каких-нибудь фоток скину.
– Интересно, каких? Мужское достоинство, что ли, сфоткаете?
Он ни капли не смущается.
– Могу и его.
– Вы серьезно? – Я даже замираю на пару секунд. – Вы будете слать мне фотки интимного характера, чтобы я их пересылала девушкам? Да ну на фиг!
– А что такого? – Кузнецов, кажется, не понимает, чем я обескуражена. – Природа меня не обидела, есть чем похвастаться.
– Так, все. – Я отключаю камеру телефона. – Натягивайте рубашку и пойдемте.
– Твою ж мать… – Кузнецов странно дергает рукой. – Что за…
На его запястье выступает кровь.
– Что случилось? – не понимаю я.
Он приподнимает одну из диванных подушек и достает из-под нее огромный кусок стекла. Я сразу опознаю в нем часть своей многострадальной люстры.
– Паша! – реву я.
Сын подруги прибегает к нам со счастливым видом. Я показываю на осколок в руках Кузнецова:
– Твоих рук дело?
Пашка стремительно краснеет, потом бледнеет.
– Я тут ни при чем! – бормочет он. – Меня Машка заставила. Я не хотел брать.
– Пластырь есть? – с невозмутимым видом вмешивается в наши разборки Кузнецов.
– Да, есть, – спохватываюсь я. – Сейчас принесу.
Я бегу в прихожую – к сумочке, выуживаю из нее пачку пластыря. Я его только недавно купила: как чувствовала, что пригодится.
Машка и Пашка жмутся к двери с виноватым видом. Наверное, уже и не надеются на перекус.
Я возвращаюсь в комнату, швыряю пластырь Кузнецову.
Когда он распечатывает коробку, глаза его лезут на лоб. Дело в том, что пластырь у меня веселый – с картинками: с розовыми зайцами и разноцветным мороженым.
– Это что? – рычит Кузнецов.
– Что было в супермаркете по акции, то и взяла, – огрызаюсь я.
Он чертыхается. Я подаю ему салфетку, чтобы вытереть кровь. Порез у него внушительный.
– Ладно, залепляй, – соглашается Кузнецов, видя, что кровь и не думает останавливаться. Я тут же наклеиваю ему на руку несколько цветастых прямоугольников.
– А вам даже идет! – смеюсь я. – Вы сразу такой праздничный стали.
Он внезапно хватает меня за руки и тянет на себя. От неожиданности я теряю равновесие и падаю. Правда, Кузнецов ловит меня в объятья, а потом перекатывает на диван.
– Ай! – пищу я. – Вы чего?
– Это месть! – цедит Кузнецов. – За пластырь.
Он наваливается на меня, наши лица оказываются близко-близко. Мне вдруг становится нестерпимо жарко.
– Нравится издеваться надо мной? – хрипло шепчет Кузнецов. – Удовольствие получаешь?
– Что? У меня и в мыслях не было издеваться.
Он убирает с моего лица прядь волос, прищуривается.
– Лучше не обижай меня, Танчик. Я с детства злопамятный.
– Я… Вы… – Мысли в голове путаются. На меня уже сто лет не наваливались полуголые мужики. Да и, если говорить откровенно, мускулистые парни вообще не наваливались на меня ни разу. За всю жизнь у меня был лишь один мужчина – мой муж. Он с детства довольно худенький, хоть и ел всегда за троих.
