— Соня, дай мне объяснить.
Девушка прижалась к отцу. Она больше даже не повернулась ко мне.
— Убирайся, Монтана. Умоляю тебя, убирайся…
Глава 24
— И что ты будешь делать?
Вместо ответа я выпил еще стопку виски. Пищевод обожгло огнем, голова немного кружилась, но боль была все такой же сильной. И она все так же не давала мне вздохнуть.
— Завтра поеду к ней на работу, поговорю. Я должен ей все объяснить, она поймет. Это просто эмоции, шок.
Марк посмотрел на меня задумчиво. Словно мои слова казались ему детским лепетом.
— Пусть так и будет, брат.
Я посмотрел на часы. Уже далеко за полночь. Телефон молчал. Да и вряд ли она станет писать мне что-то, если проклятиями сыпать. Перед глазами всплывало ее лицо, искаженное болью и разочарованием. И эти воспоминания вспарывали ножом внутренности, а я все пытался залить агонию виски. Только она еще больше разжигалась.
— Монтана, мое предложение работы в силе.
Я усмехнулся.
— Меня не интересует работа автослесаря.
Марк заерзал на стуле.
— Нет. Ты не понял. Я предлагаю тебе быть не моим наемником, я предлагаю быть моим партнером по бизнесу. Я знаю, ты рубишь в нашей теме получше меня. И ты мне действительно нужен. Займешься делом, бабок срубим, займешь свою голову. Да и Соне остыть дашь. Ей время нужно.
— Марк, ее отец узнал меня. Уверен, Старик пойдет катать заяву, и меня уже завтра утром будет разыскивать вся полиция.
Голова отказывалась работать. Я понимал, что нужно улетать. Брать в охапку Нику и валить домой. Так будет лучше для нашей семьи. И я бы так и сделал, не встреть я ее. Не произойди все то, что случилось. И теперь я понимаю четко и ясно, даже если надо мной будет нависать угроза смерти, я не покину эту страну, пока здесь Соня. Сдохну, но сделаю все, чтобы она правду узнала, чтобы простила меня.
В руках завибрировал телефон. Давно забытое чувство волнения стиснуло грудь. Не она. На экране высветилось имя Ники. А когда понял, который сейчас час, кровь в венах застыла от дерьмового предчувствия.
— Алло.
Из динамка доносится незнакомый мужской голос. Тошнота подкатывает к горлу.
— Что с ней? — рычание хриплое, на полноценный голос у меня просто не хватает сил.
— Греховцева Вероника Германовна приходится вам сестрой? — спрашивает он, и я понимаю, что случилось страшное.
— Да, она жива?
— Жива, но она в тяжелом состоянии. Вы должны приехать в больницу.
***
В самые страшные моменты жизни человеческий мозг включает определённую функцию. Для того, чтобы защитить своего носителя от полнейшего п*здеца, он вырубает рычажок, отвечающий за эмоции. Ни боли, ни страха — наступает полное отупение. Даже память в эти моменты дает сбой.
Так чувствовал себя я, пока гнал на полной скорости в городскую больницу, пока поднимался по ступенькам, пока слушал дока.
Все будто в тумане, каждое движение и слово кажутся замедленной записью. Я ни черта не понимаю. Все отрывочно, все слишком рвано.
Избита. Гематомы по всему телу. Спина — сплошное месиво. Ее били чем-то похожим на плеть. Ее насиловали, над ней издевались. Всю ночь они творили с ней это, а потом просто выбросили на обочине, словно мусор. Оставили ее умирать.
Внутри был полный вакуум. Еб*ная тишина, способная свести с ума кого угодно.
Она лежала на больничной койке. Такая худенькая, изуродованная, некогда красивая девочка. Что за нелюди совершили с ней это?!
Я не мог дышать. Я не чувствовал собственного тела. Только и мог, что держаться за ее образ, за ее искалеченную красоту, впитывая ее боль и отчаяние, словно губка. И самое страшное, я ведь ждал подобного. Я, бл*дь, знал, что этим и закончится ее поездка сюда. Я должен был оградить ее, в первый же день посадить на самолёт и увезти. Я виноват во всем. Я подставил отца и подверг опасности Нику.
Она даже не посмотрела на меня. В ее пустых глазах даже слез не было.
Я сидел рядом с ней, смотрел на свою девочку нежную, на маленького кудрявого ангела, чей смех всегда заряжал меня чувством абсолютного счастья, и внутри нарастала ярость. Она набирала обороты с каждой пройдённой секундой. Я знал, что теперь у меня нет другого выхода. У меня нет права на тихое счастье, я потерял его, сунувшись в тот сраный банк. Теперь у меня только один выход. И каждая мразь, позволившая поднять руку на мою сестру, пожалеет теперь, что родилась на свет. Я не оставлю в живых ни одного. Я сожгу весь этот чертов мир, но я отомщу тварям за ее боль.
***
Он был в своем долбанном клубе. Двое из охраны, пытающиеся перекрыть мне дорогу, по итогу стали овощами на полу. Я поднялся наверх. Еще по первому приходу сюда помнил, где его кабинет. Ублюдок был пьяным в говно. Я схватил его и сбросил с дивана, когда замахнулся для очередного удара. Эта падаль даже не попыталась закрыться. Он рыдал, как долбанная сучка. Меня же разрывало на части.
— Кто?! — не крик, хриплый рев до содранного горла. Я тряс его, словно тряпичную куклу, а этот ублюдок только рыдал громче, да слюной давился. От него разило алкоголем.
— Это все он, это о-о-он, — рыдал, повторяя что-то нечленораздельное. Поднялся с пола. От него от такого толку, как от покойника. Поискал по комнате воду. В углу стоял аквариум. Сорвал с него крышку и, подхватив кретина за шкирку, потащил.
После первого погружения в воду он, наконец-то, начал сопротивляться. Схватился за стекло, уперся ногами в пол, пытаясь выбраться. Дал глотнуть кислорода, но ровно настолько, чтобы кони не двинул и не успел в себя прийти. Снова опустил в воду. Три секунды, четыре. Я едва сдерживался, чтобы не угандошить его.
После третьего погружения Славик пришел в себя. Опустил его на пол, придавив ногой грудь.
— Кто? Говори, сука, иначе замочу!
— Я не хотел, я пытался ей помочь, — рыдает. — Это мой отец и отец Ярослава. Того, что с нами в клубе был. У них какие-то дела с вашим отцом были. Он их сильно прессовал. Это месть, они пытаются вытянуть его сюда. Хотели тебя прессануть, но решили, что Ника более легкая нажива. Думали, что за дочку отец точно приедет.
— А ты где был, тварь?! ТЫ. ГДЕ. БЫЛ??? Я же убью тебя, ты это понимаешь?! Я всех вас порешаю! Отца моего найти хотите?! Х*й вам, а не отец! Он даже не узнает об этом, понял меня?! Кто это делал?! Имена! Быстро!
— Это люди Островского! Отца Ярослава! Как я понял, он инициатор, мой — так, подписался просто.
— Бл*дь.
Сжал виски, пытаясь немного прийти в себя.
Он схватился за мою ногу.
— Монтана. Я люблю ее, я пытался их остановить. Но не смог. Я ненавижу себя за это-о-о, — завыл в голос.
