Но тут я почувствовал нестерпимый жар в руке, куда спряталась «Бритва». Мой нож снова предупреждал меня об опасности, а у него чуйка покруче, чем у любого сталкера-ветерана…
И этот жар привел меня в чувство.
– Тормози, оборотень, – прохрипел я, делая шаг назад. – По ходу, не такая уж ты беспомощная, какой хочешь казаться. Чего тебе надо от меня?
Она усмехнулась.
– Ну, ты вроде меня в Кремль отвести собирался.
– Я туда пацана-сироту обещал доставить, а не перевертыша-псионика, умеющего принимать чужое обличье.
– Ладно, как хочешь, – сказала она – и принялась одеваться. И куда делась ее схожесть с Марией, ее красота несказанная, на которую я так запал вечером? Обычная девчонка с неплохой фигурой, хотя бывают и получше.
– Спасибо за комплимент, – сухо проговорила она. – Считай мою способность макияжем – ведь так в вашем мире называют умение красить морду, чтобы мужикам нравилось? Только мой получше будет, чем краска и тушь. Прощай.
И ушла, откинув рваную тряпичную занавеску и выскользнув через окно. Я же сел на останки кровати, подождал немного, пока перевозбужденное воспоминаниями сердце перестанет колотиться, оделся, доснарядил магазин «Вала», сожрал холодной последнюю банку тушенки – и тоже вылез наружу. В мир Кремля, который будет поопаснее любой Зоны отчуждения моего мира.
* * *
Страшна своим запустением Чернобыльская Зона – особенно район Припяти, где панельные девятиэтажки смотрят тебе прямо в душу выбитыми окнами и беззвучно кричат пустыми проемами подъездов, лишенных дверей. Там все поросло деревьями, мхом, больной серой травой и унынием, которое, кажется, висит в воздухе подобно ядовитому радиоактивному облаку.
Но Москва после ядерной войны – страшнее. Тут здания много лет назад будто в ярости грыз кто-то огромный, отхватывая гигантской пастью целые куски стен, проламывая их мощными лапами, снося таранными ударами мускулистого корпуса… А потом это все проросло корявыми деревьями, растрескалось, много где разрушилось, обвалившись бетонным крошевом, и лишь торчащие прутья ржавой арматуры напоминали о том, что этот холм, покрытый мхом цвета крови, когда-то был домом, где жили люди…
Но меня все это не трогало. Насмотрелся в те дни, когда мотался по разрушенной столице, преследуя какие-то цели, о которых уже и позабыл слегка, – старые проблемы смазываются в памяти под пулеметной очередью новых, которые в моей жизни, похоже, никогда не закончатся.
Я шел по разрушенному городу и думал о том, что увидел сегодня утром. Нет, не о псионике, который влез в мои мозги, раскопал там старые воспоминания, а потом натянул на себя чужой образ – сделал так, чтобы я увидел то, что втайне очень желал увидеть. Причем втайне от себя. Есть у меня одна удивительная способность – я быстро забываю то, что мне не требуется. Наверно, просто мой организм не любит, чтобы на чердаке скапливался лишний хлам, и довольно быстро вышвыривает его оттуда, чтоб не захламлять полезное пространство.
Вот и образ Марии потускнел за то время, что я ее не видел, стал блеклым, расплывчатым. Я был уверен, что уже не помню ее лица, тем более что в последнюю нашу встречу она уже была не человеком, а монстром, в которого ее превратила эта вселенная…
Но псионик напомнила. Вытащила из затаенных уголков памяти и ткнула меня носом – на, мол, получай то, чего больше всего на свете желаешь. Вернее, ту.
Нет. Бред крысособачий. Мария выбрала другого – и это только ее решение. Значит, так тому и быть. А то, что осталось во мне от старого чувства, так это, думаю, не что иное, как уязвленное самолюбие: как же, не меня выбрала, а здоровенного кремлевского дружинника, из тех сверхлюдей, которых специально вывели до Последней войны! Эти совершенные биологические боевые машины с эталонными лицами, словно вырезанными из камня, любую девчонку с ума сведут – так что ничего удивительного.
Впрочем, как я понимаю, вряд ли что-то путное из той любви вышло. Мария превратилась в чудовище, дружинник Данила поклялся ее найти и защищать всеми силами, а если потребуется – и жизнь за нее отдать. Им, дружинникам, это запросто, их на то и программировали, чтоб обороняли до последней капли крови то, что прикажут оборонять.
Я усмехнулся своим мыслям. Ну да, сейчас во мне вновь говорит обида самца, от которого самка ушла к другому. Глупо. Давно пора уже отпустить старые чувства и воспоминания. Да я и был уверен, что отпустил, если б не сегодняшнее утро…
Так я и шел себе вперед, гоняя невеселые мысли. Но Москва, пережившая ядерную войну и последующее нашествие вражеской армии, не лучшее место для неспешных прогулок. О чем мне напомнили довольно быстро.
– Хомо! – раздался рык из-за полуобвалившейся стены дома, и я еле увернулся от обломка бетона, пущенного мне в голову с нечеловеческой силой.
– Хитрый хомо! – рыкнули с другой стороны улицы, и на этот раз мне пришлось упасть и перекатиться, иначе б две стальные арматурины, пущенные на манер копий, проткнули меня насквозь.
Ясно, чего ж тут неясного. Это были нео, человекообразные, гориллоподобные и вполне себе разумные обитатели этих мест. «Новые люди», как они себя называли, – а по мне, так не новые, а вполне обычные, в результате мутаций деградировавшие до наших лохматых пещерных предков, от которых им досталась силища и ловкость. При этом они практически полностью сохранили человеческий разум и речь, в результате превратившись в совершенное биологическое оружие.
И сейчас эти твари банально на меня охотились. Организовали засаду по обе стороны неширокой улицы, и если бы я еще пару секунд поразмышлял об оставшейся в прошлом неразделенной любви, мой теплый труп уже б тащили к костру для прожарки с последующим поеданием свежатинки.
Плохо было то, что я нападающих не видел. Слева вдоль улицы тянулась череда полуразрушенных зданий с черными проемами выбитых окон, справа то же самое. Хуже нет, когда противник в курсе твоего местонахождения, а ты понятия не имеешь ни о его дислокации, ни о численности нападающих…
От кирпича, летящего в затылок, я увернулся чисто на интуиции и даже успел выстрелить по тени, мелькнувшей в черном провале окна. Которую задел, судя по хриплому взвизгу, но не убил.
Что изрядно разозлило нападающих.
– Не убивать! Живым брать! – взревел кто-то внутри здания, и эхо гулко отразилось от стен, усилив зловещий эффект приказа. Значит, не только кушать собираются, но перед этим еще и помучить. Хреново.
И я рванул вдоль улицы, «качая маятник», то есть бросаясь из стороны в сторону, чтобы тем, кто собирается меня оглушить, метнув дубину или обломок подоконника, было сложнее в меня попасть.
Увы, я жестоко ошибся, недооценив своих противников, которые именно этого и добивались.
Внезапно сверху раздалось громкое:
– Давай!
И на меня упала сеть, состоящая из тончайших, практически невидимых нитей. По ходу, нео натянули ее между домами, и когда я пробегал под ней, синхронно отпустили.
