Управляющий был образцовым гражданином и верным сыном
партии. Он оставил записку, в которой не намеренно, совсем немного, раскрыл
смысл происходившего. «Я трус», — написал он четким чиновничьим почерком в
своей последней в жизни записке. Идти каяться не имело смысла, оставаться жить
было страшно. И он шагнул на подоконник Управляющий умер сразу, больно
ударившись об асфальт. И это была последняя милость судьбы.
Через три часа у себя на квартире скоропостижно, от
сердечного приступа умерла член КПСС с 1948 года, бывший ответственный работник
Управления делами ЦК КПСС.
Еще через несколько дней, разумеется, по случайному
совпадению, — повторил полет своего коллеги другой бывший Управляющий
делами ЦК КПСС На этот раз, правда, не было никаких записок. Странно было не
то, что он решил повторить похожий способ полетать между домами. Странно было
то, что в случайную гибель обоих поверили все — правительство, пресса,
разведка, контрразведка, милиция. Или сделали вид, что поверили. Обыватели,
правда, достаточно долго говорили об этих полетах в элитарных домах, но слухи
как-то разом прекратились и уже никто не вспоминал случайного совпадения двух
похожих, почти буффонадных, переходов в другой мир. Очевидно, каждый выбирал
свою судьбу сам.
* * *
— Вы сказали, убирают посвященных? — спросил Вадим
Георгиевич, — значит, Коршунова и Билюнаса убрали за их осведомленность.
Весь вопрос, какой именно информацией обладали эти двое. Я понимаю, что здесь
возможны варианты, но для решения этой задачи нам будет нужно выделить наиболее
главные, узловые моменты ваших последних операций!
— Думаю, что это невозможно, — немного подумав,
ответил Меджидов, — мы обязаны были забывать об операции с момента ее
завершения. Наша информация может быть чрезвычайно скудной, но проанализировать
ситуацию мы сможем.
— Вы сказали, что членов вашей группы можно достаточно
быстро собрать в Москве. Значит, они не живут в столице, вернее, не только в
столице. И вы наверняка сможете их быстро собрать? Кстати, кто был вашим
заместителем в группе?
— Их было двое. Полковник Билюнас и полковник
Подшивалов, чьи фамилии вы обнаружили в записных книжках Крючкова. Полковник
Игорь Подшивалов живет и работает в Москве. Это выдающийся специалист в области
микробиологии, заместитель директора научно-исследовательского института. Он
всегда работал очень виртуозно. Там, где требовалась безупречная смерть, он был
незаменим. Достаточно сказать, что ни в одном случае вскрытие не обнаруживало
ничего в трупах наших… э-э… «клиентов».
— А «клиентов» было много? — не удержался Николай
Аркадьевич.
— Сколько вам лет? — спросил Меджидов, вместо
ответа.
— Сорок шесть.
— Поздравляю. Довольно хорошо для генерала. Но во имя
всего святого перестаньте мне задавать непрофессиональные вопросы. Или делать
вид, что задаете такие вопросы. Вы же понимаете, что этого я вам никогда не
скажу. Если бы кто-то считал это необходимым, нас давно заставили бы писать
отчеты, чтобы подшивать их в канцелярские папки. Раз этого нет, значит, этих
случаев и не было. Но учитывая, что вы мой коллега и теперь занимаетесь нашим
делом, откровенно скажу — «клиентов» было достаточно. Причем упоминание о них
вы не найдете нигде, тем более, что среди наших «клиентов» были не только
зарубежные граждане. Вы же все отлично понимаете. Есть операции, о которых
нельзя говорить никогда.
— Мне трудно понять вашу логику, — возразил
Николай Аркадьевич чуть упрямо, — действительно, я недавно переведен в
Москву из области, но мне казалось, я всего насмотрелся. О таком даже трудно
себе представить.
— А вы спросите своего более опытного коллегу, —
усмехнулся Меджидов, — он наверняка помнит времена «холодной войны».
Правда, вы у себя в провинции искали настоящих шпионов и искренне верили, что
можете найти их. А вот мы знали, как можно подставить друга и прикрыть врага,
во имя сиюминутных выгод на каком-то этапе операции. И уверяю вас, мы все это
часто делали.
— Если хотите, — продолжал Меджидов, — я могу
подкинуть вам несколько удивительных сюжетов. Представьте на мгновение, что
врачи, лечившие самолюбивого египетского Президента Насера или романтически
влюбленного в нашу страну ангольского Президента Нетто, были нашими людьми. Или
один из членов нашей группы стрелял в Индиру Ганди, вместе с террористами. Вы
можете представить, как сразу меняется геополитическая ситуация в мире? Или
если вдруг, разумеется случайно, всплывут материалы доказательства причастности
наших или американских спецслужб к убийству Улафа Пальме.
— Бред какой-то, — не выдержал молодой
генерал, — не вижу логики. Зачем нам это нужно? Я понимаю — высшие
интересы государства. Но зачем убивать своих друзей, делая заведомо проигрышные
ходы?
— Если вы играете в шахматы, то должны помнить об одном
правиле. Иногда нужно отдать даже фигуру, чтобы сделать шах королю. Я приводил
эти примеры только как возможные варианты. Но если хотите, я дам вам вполне логическое
уравнение. На одном из заседаний съезда Советов бывший глава нашей страны
Михаил Горбачев серьезно разругался с академиком Сахаровым. Вы, наверное,
помните, как злился Горбачев, потрясая бумагами. Теперь представьте, что в
автомобиле по дороге домой в присутствии начальника своей охраны генерала
Медведева, Горбачев недовольно выругался, что, кстати, было на самом деле. А
генерал Медведев, который такой же демократ, как я балерина, позвонил мне или
Подшивалову с просьбой помочь Президенту. Разумеется, я говорю это всего лишь
как предположение. И этой ночью, по странному совпадению, всемирно известный
диссидент скоропостижно умирает в своей постели. Я изложил вам факты, но
согласитесь, логический ряд присутствует. А вдруг это подтвердится. Представляете,
какой будет скандал в мире. Но мы несколько отвлеклись. О деятельности нашей
группы, которую вы не знали и не должны были знать, я ничего не скажу. Мои
люди, как и мы все, выполняли приказы высшего руководства страны. В любом
случае от уголовной ответственности мы должны быть освобождены.
— Вас серьезно беспокоил этот момент? —
поинтересовался Вадим Георгиевич, — теперь понятно, почему вы почти три
года молчали.
— Кроме всего прочего, мы устали. В последние годы нас
бросали во все горячие точки. Тогда мы договорились немного подождать. У
каждого была своя мирная профессия — прикрытие. Кроме того, после августа 1991
ничего не было ясно, ни в России, ни в СНГ. Но, признаюсь, такое ожидание самое
трудное в моей карьере.
— Вы сможете быстро, за сутки, собрать своих людей в
Москве? — спросил Вадим Георгиевич.
— Думаю, да.
— Вам что-нибудь для этого нужно?
— Только телефонный аппарат. Я просто могу позвонить
всем остальным. Тем более, что их осталось всего четверо. Кстати, пока они
подъедут, я сам хотел бы проанализировать материалы смерти Билюнаса и
Коршунова. Это возможно?
— Конечно, — кивнул Вадим Георгиевич, —
распорядитесь, — приказал он своему более молодому коллеге. Тот быстро
вышел из комнаты.
