— Да ладно вам, — махнул Рогов, — я знаю
Никитинского давно. Хороший офицер, верный товарищ. Может что-то сделал не так.
В нашей работе чего только не бывает. А вы сразу хотите его к стенке. Так
нельзя.
В кабинет ввели Никитинского.
— Можно идти? — спросил дежурный офицер.
— Идите, — разрешил генерал. Никитинский
откровенно торжествовал:
— Я вам говорил, товарищ генерал. Напрасно вы все это
затеваете.
Вадим Георгиевич не сдержался. Впервые в жизни.
— Вы подлец, Никитинский. Вы позор нашего народа. Такие
как вы не могут быть российскими офицерами.
— Громкие слова, — махнул Никитинский, — это
все я слышал много раз.
Его красивое молодое лицо светилось торжеством. Рогов
поднялся вслед за ним.
— Все, майор, — строго сказал он, — спор
окончен. Мы вас забираем. Вот расписка, — отдал он генералу бумагу.
Почему-то поднялся и Подшивалов.
— Простите меня, — немного смущенно попросил он
Никитинского, — я видел, как вы держались здесь, будучи арестованным. Я
вами просто восхищен. Позвольте пожать вашу руку.
Ошеломленный Никитинский молча протянул руку Подшивалов ее
пожал, сказав на прощание:
— Я думаю, вы не такой человек, каким вас все считают.
— Подлизываетесь, — решил Никитинский, гадливо
улыбаясь. Он, не сказав более ни слова, повернулся и вышел, не попрощавшись. За
ним вышел и Рогов.
Вадим Георгиевич удивленно посмотрел на Подшивалова.
— Что с вами, происходит, товарищ полковник?
— Зло должно быть наказано, — вздохнул
Подшивалов, — нельзя ждать только Божьего суда.
В глазах генерала мелькнуло понимание подозрение.
— Вы сейчас его…
— Я просто с ним попрощался.
— Но это убийство. В моем кабинете, Игорь Арсеньевич.
— Это возмездие, — возразил Подшивалов, — не
волнуйтесь. Он проживет еще несколько дней, если, конечно, проживёт. Боюсь, что
в его собственном ведомстве тоже не любят провалов. У него и так было мало
шансов.
Глава 17
Пашкова увезли в Лефортово. Сулакаури и Суслова отправились
отдыхать. Подшивалов впервые после начала всей операции направился к себе
домой. Ковальчук наконец пришел в себя, попросил супа.
Меджидов сидел у генерала.
— Я здесь последний день, — сказал Вадим
Георгиевич, глядя в глаза своему собеседнику, — больше не могу здесь
находиться. Вы сделали большое нужное дело. Пока все следили за вами, люди
Примакова привезли документы в Москву. Они действительно представляют большую
ценность. Евгений Максимович звонил, благодарил. Кстати, он тоже просил вас
зайти к нему, догадываюсь, будет уговаривать остаться.
— Этот вопрос уже закрыт.
— Может вы и правы. Думаете вернуться в Баку?
— Конечно. У меня там семья, любимая работа.
— Значит, группа «О» прекращает свое существование?
— После того, что случилось. Я так перепугался в
Брюсселе за Лену Суслову, а она доказала, что настоящий профессионал. Одна, без
оружия, уложила двоих вооруженных бандитов. И этим ударом выиграла наш спор с
Пашковым.
— Мужественная женщина. По-моему, она в вас
влюблена, — заметил Вадим Георгиевич, — вчера она так смотрела на
вас.
— Я уже слишком стар для таких забав, — махнул
рукой Меджидов. — А она еще молодая, красивая женщина. У нее вся жизнь
впереди.
— Что это вы так заговорили? А я ведь старше вас и
ничего — держусь.
— Это только кажется, что мы держимся. Мы реликты
ушедшей эпохи, товарищ генерал. Мы обломки рухнувшей империи. Теперь время
других людей. Никифорова из проститутки превратилась в даму света, бывший
стукач Меликянц стал главой акционерного общества, бывший шулер и карточный вор
Моторин — владельцем ресторана, а убийца Никитинский вышел на свободу.
— Говорят, он может почувствовать себя плохо, —
возразил Вадим Георгиевич. — После рукопожатия с Игорем Арсеньевичем.
— Это единственно положительный момент в пашей
операции, — усмехнулся Меджидов, — давайте прощаться, генерал.
Вадим Георгиевич встал, протянул небольшую бумажку:
— Это мой адрес. Приезжайте ко мне будущим летом вместе
с семьей.
— Спасибо. Обязательно приеду, — он взял бумагу.
Они обменялись крепкими рукопожатиями, затем вдруг обнялись.
— Я еще не успел поблагодарить вас за Кульмана, —
вдруг вспомнил Вадим Георгиевич.
— Это было в другую эпоху, — возразил
Меджидов, — до нашей эры.
Он вышел из здания, сдав свой пропуск. Через дорогу был
книжный магазин и он вспомнил, что за столько дней в Москве так ни разу и не
вошел в него. За последние три года Баку не получил ни одной книги из России.
Меджидов вдруг вспомнил, как однажды торжествующий министр печати, националист
по убеждениям, стукач по призванию и дурак от рождения, радостно заметил, что в
Баку стало меньше русских книг. Меджидов тогда не стал спорить, грустно
посмотрев на этого чиновника.
Переход был довольно далеко и пришлось обходить построенные
специально для нерадивых пешеходов металлические ограждения. Он улыбнулся,
вспомнив лицо Пашкова, когда тот узнал о победе Сусловой. И заторопился в
магазин. Из-за поворота показался грузовик. Меджидов спешил в книжный,
предвкушая радость встречи с неизвестными книгами. Грузовик набрал скорость. Он
был уже почти рядом, когда генерал обернулся. Последняя мысль была о семье.
Потом была темнота.
