Мне с трудом удается не вертеться под этим взглядом, как уж на сковородке, но я вынуждаю себя замереть и проявляю тревогу, лишь втайне сжимая руки в кулаки.
– Итак, ты десять лет была фавориткой царя Мидаса.
Я перевожу взгляд с Рипа на Озрика и обратно.
– Да… – осторожно отвечаю я.
– Ты получала от этого удовольствие?
Я недоумевающе смотрю на командира.
– Получала ли я удовольствие? – повторяю я, от растерянности поджав губы. Что за вопрос такой?
Он кивает, и я чувствую, как, словно кирпичная кладка, выстраиваются вокруг меня мои защитные стены.
– Я уже говорила: я не предам Мидаса, снабжая вас сведениями.
– Да, Озрик сообщил, что именно так ты и сказала, – отвечает Рип, и уголки его губ приподнимаются в легкой улыбке. – Но я спрашиваю не про Мидаса. Я спрашиваю про тебя.
Я переплетаю пальцы, ногти впиваются в ткань моих перчаток.
– Почему?
Командир Рип наклоняет голову.
– Аурен, кто-нибудь вообще разговаривал с тобой не таясь?
Не успеваю спохватиться и горько усмехаюсь.
– Нет.
Озрик смотрит на Рипа, и от моего спонтанного признания щеки покалывает румянец.
– Даже Мидас? – уточняет командир.
– Сдается мне, мы не Мидаса обсуждали, – ехидно напоминаю я.
Рип опускает голову.
– Ты права. Мы отклонились от темы, – он поднимает руку и проводит по черной щетине на подбородке. – Золотая клетка – это слух? Или в Хайбелле тебя действительно в ней держали?
Мои золотые глаза излучают огонь, который никак не связан с фонарным светом.
– Я понимаю твои намерения.
Он язвительно усмехается.
– О, в этом я сомневаюсь.
От его снисходительного тона две нижние ленты на моей талии разматываются, проскальзывают между стиснутыми руками, словно пытаясь удержать меня от глупости. Например, от того, чтобы перепрыгнуть через стол и разбить фонарь о его надменное лицо.
– Такая недоверчивая, – цокнув языком, говорит он. – Я просто поддерживаю беседу, – ложь непринужденно слетает с его языка. – В конце концов, у меня в гостях известная фаворитка царя Мидаса. Ты очень мне интересна.
Я чуть не закатываю глаза. Ага, конечно.
Я чувствую перемену за спиной и сжимаюсь, но, оглянувшись, вижу, что в палатку заходит всего лишь юный паренек. Он одет в ту же кожаную форму, что и остальные солдаты, вот только его – полностью коричневая, тогда как они носят черную.
Он спешно заходит, неся в руках поднос, на его темно-русых волосах лежат несколько снежинок.
– Командир, – говорит он и почтительно наклоняет голову.
– Спасибо, Твиг
[3]. Можешь оставить тут.
– Да, cэр, – мальчик торопливо ставит поднос и спешит ретироваться.
Я смотрю на Рипа и Озрика.
– Ваш король вынуждает служить в армии таких юных мальчишек? – запальчиво восклицаю я. На вид, Твигу и десяти нет.
Командир Рип, кажется, ничуть не обеспокоенный моим вопросом, тянется к подносу.
– Он рад служить Четвертому королевству.
– Он ребенок! – выпаливаю я.
– Следи за тоном, питомец, – рычит Озрик, но командир качает головой.
– Ничего, Оз. Наверное, она просто проголодалась.
Я вспыхиваю от раздражения. Последний раз я ела кашу на завтрак. И, безусловно, проголодалась. Но не готова в этом признаться и разозлилась уж точно не поэтому. Нельзя использовать ни детей, ни их труд.
– Я не голодна, – вру я.
– Нет? – с издевкой отвечает Рип. – Жаль.
Он тянется к подносу и начинает распределять ужин на три порции. Я чувствую аромат наваристого, сытного супа, вижу, как от каждой тарелки поднимается пар. Сбоку, возле трех железных чашек, лежит большая буханка хлеба. И я очень надеюсь, что по чашкам разлито вино.
Вино бы мне сейчас, черт возьми, не помешало.
Рип с Озриком принимаются за еду, позвякивая оловянными ложками, и этот звук действует мне на нервы. Молча страдая, я смотрю на них и, хотя и стараюсь этого не делать, слежу за каждым движением ложки, каждым движением кадыка Рипа.
Глупая. Чего я вообще решила открыть свой глупый рот? Если уж и стоило его разевать, то только для того, чтобы запихнуть туда еду.
– Тогда, выходит, клетка и впрямь существует.
Я отрываю взгляд от пухлых губ командира, на которых блестят капли мясного бульона.
– Интересно, а какая тебе с этого выгода, – непринужденно продолжает Рип, хотя его пристальный взгляд противоречит беспечному тону.
Голод переплетается с тревогой и завязывается узлом вместе с растущим во мне гневом. Ленты в руке обвиваются вокруг пальцев и сжимают их.
– Тебе и не нужно мною интересоваться, – пылко заявляю я.
– Не соглашусь.
Каждый раз, как кто-то из них подносит ложку ко рту и пьет суп, меня переполняет возмущение. Когда Озрик опрокидывает миску и залпом выпивает ее содержимое, гнев выходит наружу.
– Клетка меня защищала. Вот в чем была моя выгода.
Рип наклоняет голову.
– От кого защищала?
– От всех.
Тишина пробивает стену между нами, начинает просачиваться сквозь трещинки. Не понимаю, какую игру он ведет. Не знаю, что последует за моими ответами.
Рип берет третью миску и медленно продвигает ее ко мне. Железо скрипит по шершавому дереву. Рот наполняется слюной.
Когда миска останавливается передо мной, я поднимаю глаза на Рипа.
– Ешь, Аурен.
Я прищуриваюсь.
– Это приказ, командир?
Вместо того чтобы клюнуть на мою провокацию, Рип неспешно качает головой и поднимает свою миску, смотря на меня темными глазами поверх ее края.
– Думаю, с тебя довольно приказов, Золотая пташка, – шепчет он вкрадчивым тоном, от которого я начинаю ерзать на месте.
Его ответ вынуждает меня опустить глаза от тяжести, которую даже мне не измерить. Не знаю, почему ответ столь сильно волнует меня, но это так.
Как удается этому мужчине видеть меня насквозь, когда я так старательно пытаюсь воздвигнуть между нами стены?
Я не забыла, с кем имею дело. Он, пожалуй, самый изворотливый стратег на свете, и, наверное, поэтому я чувствую себя рядом с ним не совсем в своей тарелке. Его поведение всегда противоречит моим ожиданиям.
Но не сомневаюсь, что и в этом есть свой умысел.
