Чтобы чем-то себя занять, я поднимаю миску ко рту и глотаю, пренебрегая ложкой. Соленый бульон попадает на язык, горячая жидкость – утешение для моей робости.
– Ты часто обедала с Мидасом?
Я отвожу миску ото рта и смотрю на Рипа, сидящего на другом конце стола.
Еще один вопрос. Вроде бы такой безобидный. Вроде обо мне, но имеет отношение к моему царю.
Я не даю ответа, и командир Рип кладет перед собой буханку хлеба и берет с подноса нож. С педантичной меткостью он принимается нарезать ее на три равные части, и, стоит лезвию пройтись по корочке, как я чую аромат розмарина.
Нарезав хлеб на три части, Рип передает один кусок мне. Назло ему я едва не отвергаю предложение, но мне так хочется есть, что не могу дважды отказываться, поэтому выхватываю у него ломоть.
Командир проводит взглядом по моим рукам.
– Может, хочешь снять перчатки, чтобы поесть?
Я застываю.
– Нет. Мне холодно.
Рип смотрит на меня – они оба на меня смотрят, – и желудок у меня начинает сжиматься не только от голода, но и от беспокойства.
Он подносит ломоть ко рту, и я повторяю за ним. Мы оба одновременно откусываем. Озрик же, наоборот, запихивает свой кусок в рот целиком и вызывающе чавкает. Крошки падают ему на куртку, и он рассеянно их стряхивает.
– Будешь игнорировать и отклонять все мои вопросы? – проглотив, спрашивает Рип.
Я старательно макаю хлеб в остатки супа, напитывая его бульоном, – больше для того, чтобы не тонуть во взгляде командира.
– Почему тебя интересует, обедала ли я с Мидасом?
Он кладет руку на стол, его взгляд непроницаем.
– У меня есть на то причины.
Я доедаю хлеб, вот только не могу насладиться его вкусом.
– Верно. И не сомневаюсь, что причины заключаются в поиске слабых мест, я права? Ты наверняка пытаешься разузнать, насколько я для него важна. Что ты можешь получить в обмен на меня. – Я смеряю его взглядом. – Позвольте облегчить вам задачу, командир Рип. Мой царь меня любит.
– Безусловно. Любит так сильно, что решил держать в клетке, – угрюмо усмехаясь, говорит он.
Я выхожу из себя и со стуком ставлю миску на стол.
– Я хотела в ней быть! – гаркаю я.
Рип наклоняется, словно мой гнев его влечет, словно в том и заключалась его цель – разозлить меня, увидеть, как я сорвалась.
– Хочешь знать мое мнение?
– Нет.
Он пропускает мои слова мимо ушей.
– Думаю, это ложь.
Испепеляя его взглядом, я удивляюсь, как у меня еще из ушей дым не повалил.
– Неужели? Забавно слышать это от тебя.
И вот, наконец, невозмутимость Рипа дает трещину. Он прищуривается, глядя на меня черными глазами.
– Раз уж хотите обсудить ложь, скажите, командир, ваша правая рука знает, кто вы такой на самом деле? А знает ли об этом ваш король? – провоцирую я.
Они с Озриком застывают на месте.
Я мстительно смотрю на Рипа, радуясь, что обернула ситуацию против него, застала его врасплох.
Его шипы как будто сгибаются – возможно, от гнева или угрозы, не знаю.
Голос Рипа становится низким. Жестким. Как зубчатые скалы вдоль берега.
– Если хочешь это обсудить, тогда всенепременно, – взмахнув рукой, говорит он. – Ты первая, Золотая пташка.
Вот черт.
На секунду бросаю взгляд на Озрика, но этот мужчина неумолим. Этого гиганта мне не понять.
И тут нет ничего удивительного.
Ленты на коленях скручиваются от захлестывающей меня паники. Ему их не видно с этого ракурса, и все же Рип опускает взгляд на край стола, а потом снова смотрит мне в лицо.
Суп разъедает желудок, и кислота ползет вверх по горлу.
– Храни ложь за ложь или говори правду за правду. Как поступишь, Аурен? – спрашивает он голосом, похожим на темный мед, коварным и искушающим.
Мне не хватает воздуха. Тот словно застыл у меня в груди, застрял хрупким острым осколком.
Правда… Какая сложная штука.
Проблема в том, что правда похожа на специи. Добавьте капельку, и она сделает вкус богаче, позволит вам ощутить его сполна. Но если выльете слишком много, еда станет отвратительной.
Моя правда всегда портит трапезу.
И все же мне почти хочется ее выпалить. Сказать то, чего еще не говорила. Сбросить с плеч груз своих тайн. Чтобы просто его удивить – поставить на место и застать врасплох.
Мысль заманчивая, как соблазняющий мотылька свет костра. Свет манит и меня, но я понимаю, что если открою рот, правда сожжет меня дотла.
И плотно сжимаю губы.
Рип ухмыляется и выпрямляется. Напротив меня сидит торжествующий, самодовольный противник. Я его ненавижу, но себя отчего-то ненавижу чуть сильнее.
– Спасибо за ужин, – лишенным эмоций голосом говорю я и встаю.
Внезапно я чувствую себя измученной и сломленной. Травинкой, по которой хорошенько потоптались.
Озрик, тихий слушатель, собирается встать, но я бросаю на него пренебрежительный взгляд.
– Не утруждайся, дорогу в свою конуру я найду сама. Ведь так и ведут себя послушные питомцы? – насмехаюсь я.
Я поворачиваюсь и выхожу, не дожидаясь, когда меня отпустит командир, не получив его разрешения. Но, к счастью, он меня не останавливает, а Озрик не идет следом.
Пока что вся моя неприглядная правда, по счастью, осталась тайной с надоедливым горько-сладковатым привкусом.
Глава 14
Аурен
Надвинув на голову капюшон и засунув руки в карманы, я наблюдаю за солдатами из найденного мною укромного местечка в голубой ледяной пещере – выемка неглубокая, но достаточно большая, чтобы спрятаться.
Место для уединения идеальное, и здесь я могу видеть разведенный посреди пологого холма костер. От жара пламени сосульки наверху начинают капать. На земле собираются лужи, но остальным, похоже, все равно. Они слишком рады укрыться от снега.
С вертела, вращающегося над огнем, исходит аппетитный запах, и я понимаю, что им каким-то образом удалось найти свежее мясо в этой студеной пустоши. От аромата рот наполняется слюной, но он не манит меня подойти ближе. Придется довольствоваться полученным супом и хлебом.
Светлая сторона: перед тем, как выбежать из палатки, я хотя бы поела. Но в следующий раз обязательно останусь, пока не попробую и вино.
Продолжаю наблюдать за солдатами, прижимаясь к гладкой ледяной стене. Не могу понять, откуда взялся такой к ним интерес: я ищу в них недостатки, изучаю, как они между собой общаются. Невзирая на бахвальство Рипа о доверии к своим солдатам, мне нравится лицезреть это самой. А еще нравится наблюдать, держась поодаль.
