Уилкокс громко глотает и качает головой, его кадык нервно подергивается.
– Он говорил: глуп тот правитель, который не готовится к нападению. Со стороны чужих, но также и со стороны своих. – Я опускаю руку и поднимаю взгляд на побледневшее лицо советника. – Вы не согласны, что это важный совет, Уилкокс?
С его тонких губ срывается судорожный вздох, но он берет себя в руки и кивает.
– Согласен, Ваше Величество.
Бросив на остальных случайный взгляд, замечаю, насколько они потрясены: густые брови Увена вспотели, у Бартала лицо белее мела.
Одним тщательно продуманным заявлением я вынесла предостережение. Каждого союзника я расцениваю как потенциальную угрозу и без сомнений прикончу любого, кто пойдет против меня.
– Жду ответы на свои запросы в ближайшее время. На этом все, господа, – откровенно их прогоняя, говорю я и наслаждаюсь их беспокойством. Стражники проходят мимо моих потерявших дар речи советников и следуют за мной.
Я поворачиваюсь к перилам второго этажа и, обхватив их руками, смотрю на мужчин.
– О, и с сегодняшнего дня запрещено пользоваться всеми ястребами. Ни одно послание не будет принято или отправлено без моего личного разрешения.
При виде советников, стоящих в полном потрясении, я почти улыбаюсь. Поворачиваюсь, чувствуя, как меня охватывает удовлетворение, и размашисто шагаю к своим покоям, зная, что с каждым днем, каждым ходом я приближаюсь к тому, чтобы установить абсолютный контроль над Хайбеллом.
Когда Тиндалл попытается вернуться в Шестое королевство, будет уже слишком поздно.
Глава 19
Аурен
Я заболела.
Не знаю, может, подцепила что-то у орды солдат или же дело в переживаниях, или мое тело просто больше не в силах выносить этот бесконечный холод. Что бы это ни было, ощущение такое, будто мозг готов выскочить из черепной коробки.
Так сильно я не болела уже очень давно, но сейчас мой недуг возродил дурные воспоминания о Закире. Тогда я болела часто, как и все дети.
Затея купить нас, дабы воплотить в жизнь намерение заработать на попрошайках, приносила ему неплохую прибыль, но, видимо, не настолько хорошую, чтобы заботиться о нас должным образом. Нам просто приходилось терпеть, поскольку Закир не давал нам отдохнуть. Он говорил, что люди тем более будут испытывать больше сострадания к больным детям.
Нас было много, и все мы теснились в холодных и порой влажных спальнях, еды не хватало, да и с поддержанием чистоты было так себе.
Не люблю вспоминать времена, когда мне приходилось копаться в выброшенных объедках. В мусоре. Иногда я ела и отходы.
И даже тогда другие дети могли украсть у меня эти объедки, хотя я и пыталась их прятать. Нас не волновало, сколько грязи на них налипло. Поэтому неудивительно, что болезни цвели пышным цветом.
И все же ненавижу чувствовать себя еще более слабой. Я могу лишь отсыпаться и надеяться, что никто не заметит, насколько уязвимой я стала.
Я чуть не фыркаю. Уж о чем и осведомлен командир, так это о моих слабых местах. А вместе с ним и наложницы.
Прошло три дня с тех пор, как Рисса назначила цену за свое молчание. Но за эти три дня я ни разу не видела командира – только силуэт его спящего, когда каждое утро перед рассветом выскальзывала из палатки.
Как только мы остановились на ночлег, я пыталась приходить к наложницам. Дважды мне отказывали. Но вчера вечером пост несли стражники, которые видели меня с Лу, поэтому они позволили мне ненадолго зайти в палатку, но стало только хуже.
Девушки даже не взглянули в мою сторону, разве что выплеснули недовольство из-за моей свободы ходить, куда вздумается, в то время как им нельзя даже выйти из их набитой палатки.
Но, во всяком случае, я смогла убедиться, что пока ни один солдат не пытался ими воспользоваться.
Я хочу и дальше стараться достучаться до них и позволить им увидеть, что я им не враг, но эти попытки всегда приводят меня в уныние, поскольку я ухожу несолоно хлебавши.
Можно даже сказать, что наложницы начали ненавидеть меня еще сильнее.
И все же причина, почему я решила продолжать навещать их, заключается не только в них. Все дело в том, что я все так же ищу почтовых ястребов.
Всякий раз я стараюсь идти другой тропой, чтобы разведать устройство лагеря – каждый новый почти точная копия старого. Было бы легче, не будь войско таким чертовски большим.
Но при мысли, что нужно будет бродить по снегу, а потом встречаться с наложницами, я стону в изнеможении.
Я позволю себе отдохнуть сегодня вечером, а завтра продолжу, когда пройдет ощущение, будто мне в голову впиваются шипы командира.
Помяни черта…
Дверь кареты распахивается, и я, прищурившись, смотрю на Рипа, фигуру которого освещает сумеречный свет.
Сегодня он без доспехов, края кожаной куртки покрылись инеем, черные волосы взъерошены ветром, шипы спрятаны.
– Тебе больно, когда ты их прячешь? – выпаливаю я.
Рип опускает взгляд на руку, на которую я смотрю, словно он удивлен, что шипы не снаружи. Или, может, удивлен тому, что я про них спросила.
– Нет.
– Хм. – Я облизываю пересохшие губы и глотаю ком, подступивший к горлу от приступа боли, а потом вспоминаю, о чем я в действительности хотела поговорить с командиром. Задираю голову, поняв, что немного сгорбилась. – Я хочу знать, где стражники Мидаса.
– Правда? – хрипло спрашивает он, прислонившись плечом к дверному косяку. – Ну а я хотел бы узнать, кто был тебе самым близким другом в Шестом королевстве.
Я смотрю на него. Из-за болезни глаза жжет, и я соображаю медленнее обычного. А когда его слова укладываются в голове, я все равно остаюсь в недоумении.
– Почему ты всегда задаешь мне такие странные вопросы? Для чего тебе это нужно? – Мой тон растерянный и колкий.
– Это наложницы, к которым ты ходила?
Так он знает, что я их навещала. Наверное, не стоит этому удивляться, но все же я потрясена, что он не вмешивался.
Наклонив голову, я фыркаю и пальцами тру горящие глаза.
– О да. Они меня обожают. Мы заплетаем друг другу косы, обмениваясь рассказами о том, какой Мидас в постели.
Великие боги, неужто я так сказала? Да, похоже, мне хуже, чем я думала.
Слышу хриплый смешок.
– Занятно.
Я опускаю руку. Даже в тусклом свете от скребущих по черепу когтей глазам больно.
– Что занятного?
– Занятно, что ты пытаешься навещать их каждую ночь, но не считаешь их подругами. Заставляет задуматься почему.
Я свирепею, внезапно жалея, что мы не смогли прожить и четвертый день без общения. Наверное, мне просто не везет.
