Вот только когда я подношу ладонь к глазам, чтобы сквозь паровую завесу взглянуть на нее, то вижу, что к моей коже липнет вовсе не мыло.
Четыре моих пальца покрыты жидким золотом.
– Нет…
Быстро поднимаю другую руку, хватаюсь за тающие пальцы, сжимаю их, словно могу помешать металлическим каплям.
Но и из левой руки сочится золото.
От яркой вспышки я щурюсь и поворачиваюсь к окну. Сейчас его озаряет дневной свет, словно ночь каким-то образом снесло мощной бурей.
От паники пульс становится чаще.
Я яростно трясу руками, но от этого золотые капли только летят в разные стороны, а некоторые приземляются мне на лицо, словно брызги краски.
– Черт.
Золото начинает стекать по моим запястьям, локтям, плечам, груди. Я резко встаю, чуть не поскальзываясь. Сердце гулко бьется в груди, словно пытается пробиться наружу.
– Нет! – кричу я, но золото не слушается.
Оно еще больше разливается по моему животу, ногам, просачивается в морщинки на моей коже.
– Аурен.
Вскидываю голову и вижу Мидаса, но он зол. Он в ярости. В бешенстве. В эту минуту в его карих глазах нет ни капли утешения, и я понимаю, что виновата в этом сама.
– Помоги мне, – плачу я.
Мидас лишь смотрит, как растекается и расползается золото, пока оно не окутывает меня так, словно я с ним срослась. Я и прежде была золотой, но то золото было другим. Это же оскверняет меня, охватывает, как смертельная болезнь.
От меня ничего не останется.
Когда я понимаю, что золото начинает затвердевать, превращая меня в статую, с губ срывается всхлип.
– Мидас! – плачу я, голос дрожит от слез. – Мидас, сделай же что-нибудь!
Но он качает головой, теперь его глаза блестят так ярко, что я вижу в них свое отражение. Он больше не злится, но и утешения в его лице по-прежнему нет. Новое его выражение только усиливает мой страх.
– Продолжай, Драгоценная. Нам нужно еще, – тихим, но твердым голосом говорит он.
Я пытаюсь вскочить на ноги, перешагнуть через бортик ванны, чтобы сбежать, но ступни тоже успели обернуться золотом. Оно сковало лодыжки и колени, давит на ноги. И вода в ванне… тоже стала чистым золотом.
Я застыла на месте.
От каждого моего бурного вздоха золото, которое покрывает кожу, становится тверже, гуще, прочнее.
Из глаз начинают литься слезы – тоже золотые. Они стекают, капают, как расплавившийся воск, застывая на шее.
Ленты волнуются, дрожат за моей спиной, но они тяжелые и промокшие насквозь. Концами, изогнутыми и острыми, они, подобно резчику по камню, пытаются соскрести с моей кожи твердую субстанцию, но не выходит. Не выходит, а стоит им прикоснуться к коварному золоту, как ленты тут же прилипают к нему, будто муравьи – к соку растений.
Я вижу, как мои ленты свиваются диковинными спиралями, застревают и безуспешно пытаются вырваться, и страх сжимает сердце холодной безжалостной хваткой.
Полным ужаса взглядом я смотрю на Мидаса.
– Помоги! – молю я, но эта мольба становится моей погибелью.
Стоит открыть рот, и золото скользит по губам, покрывая язык и зубы. У меня вырывается сдавленный крик, и этот звук похож на лопающиеся пузырьки удушающей магмы.
Она струится по моему животу, поднимается к глазам. Взор туманится, я чувствую только резкий металлический запах. Золото опутывает мои кости, покрывает сердце, завладевает моим разумом.
Отныне вся я из чистого золота – изнутри и снаружи.
Не могу ни вдохнуть, ни моргнуть, ни думать. Я как Монетка – птичка из атриума: больше не могу петь и летать и приговорена вовек сидеть на насесте.
Мидас обхватывает рукой мою щеку, постукивая пальцами по металлу.
– Ты само совершенство, Драгоценная, – говорит он и, наклонившись, касается легким поцелуем моих губ, которых я больше не чувствую. Мне хочется плакать, но я не могу, потому что слезные канальцы тоже стали твердыми.
Пар в ванной комнате такой густой, что теперь я вообще ничего не вижу. А от золота в ушах и не слышу.
Но я кричу. Кричу, кричу и кричу, хотя ни до кого мне не дозваться, потому в горле моем золотая пробка. Я задыхаюсь, навеки вплавленная в золото.
Что-то сжимается в груди, и я распахиваю глаза, почувствовав боль.
Проснувшись, я вскакиваю, размахивая руками и задыхаясь так, словно только что вырвалась из моря чистого золота.
Рубашка и чулки пропитались потом, а волосы мокрыми спутанными прядями прилипли к коже.
Ленты вокруг меня волнуются и встревоженно парят, некоторые обхватывают тело и до боли сжимают.
Я рывком сажусь и останавливаю их остервенелые рывки, заставляю ослабить хватку. Начинаю дрожащими руками отрывать ленты от ног и туловища, распутываясь, и пытаюсь вырваться из объятий своего кошмара.
То, как Мидас на меня смотрел… Глаза горят, когда я пытаюсь прогнать это видение. Это сон, твержу я себе, это все не по-настоящему.
Выпутавшись из лент, я наконец могу вдохнуть полной грудью.
– Дурной сон?
Я подскакиваю на койке и оглядываюсь, увидев, что Рип одевается. Интересно, это он меня разбудил или щипки лент?
Смотрю в прореху между полами палатки и вижу, что еще темно. Внутреннее чутье подсказывает, что до рассвета остался час-два.
– Эм, да, – несколько смущенно отвечаю я, пытаясь отогнать сон. – Ты рано встал, – замечаю я и чувствую себя круглой дурой из-за того, что ляпнула такую глупость, учитывая случившееся между нами всего несколько часов назад.
Любопытно, вернулся ли он в палатку уже после того, как я заснула, и спал ли сам?
– Я хочу, чтобы армия выдвинулась с рассветом, – говорит Рип, застегивая ремень на поясе. – Мы проделали долгий путь, и мне не терпится поскорее оказаться в Пятом королевстве.
К горлу подступает нечто, напоминающее раскаяние. На языке вертится просьба о прощении, но что-то меня сдерживает. Гордость? Смущение? Доводы в свою защиту? Я не знаю.
Я сажусь, завернувшись в меха, и смотрю на Рипа.
Он поцеловал меня, и я до сих не могу уложить это в голове. А вот тело, напротив, запомнило каждое мгновение.
Но для чего он это сделал?
Меня обуревают те же противоречивые эмоции, что и прошлой ночью. Эмоции, что терзали меня еще до того, как я провалилась в беспокойный сон. Кажется, будто каждая моя мысль сама же с собою спорит, но я не знаю, какая сторона права.
Потому что поцелуй, тот нежный, но угрюмый поцелуй не кажется злым умыслом вражеского командира.
Он был похож на затаенное желание.
