Неслышно вхожу к клетку, решив посмотреть, не оставила ли там что моя мертвая копия, что-нибудь, что могло бы мне помочь. Понятия не имею, что это должно быть, но деваться уже некуда. Я обязана попробовать.
Потому что я говорила совершенно серьезно. Больше так жить я не стану.
Начинаю с одержимым рвением обыскивать клетку, а с голой ладони продолжает капать золото, как из незаживающей, кровоточащей раны.
Откинув в сторону матрац, чтобы посмотреть, не спрятала ли что-нибудь под ним та женщина, замечаю, как переменилось небо. Мне не нужно окно для того, чтобы понять: только что наступила ночь, и тому доказательство – покалывание на моей коже.
Солнце скрылось, а вместе с ним скрылась и моя золотоносная магия.
– Проклятье! – выкрикиваю я и пинаю поднос с едой. Моя сила исчезла, иссякла, оставшееся золото свернулось на ладони, а непрестанная капля на ней внезапно высохла. Я стискиваю руку в кулак, не желая видеть, как моя кожа поглощает металлический блеск.
С даром обращать все в золото я – живое оружие. А теперь всего лишь разгневанная женщина с обессилившими лентами и без возможности выбраться.
Богини, чтоб вам провалиться!
Мои ноги подкашиваются – то ли от силы моей ярости, то ли из-за истощения после использования магии, теперь снова задремавшей на ночь.
Ленты ухитряются поймать меня, но им тоже сложно. Спотыкаясь, иду вперед и хватаюсь за прутья клетки. Волосы спутались, ленты дрожат, но меня поддерживает ярость из-за предательства Мидаса.
Только я собираюсь найти в себе силы и снова забарабанить в дверь, как вокруг меня что-то меняется. Нарастает нечто тяжелое, темное, более зловещее, чем ночь.
Сначала уловить его трудно, как вдох, как гул. Как касание ресницами прохладной щеки, чирканье спички перед возгоранием.
А потом за моей дверью вдруг раздается вскрик.
Слышу удивленные возгласы, проклятия, крики. Сперва голоса стражников звучат озадаченно и властно, следом же становятся скорее отчаянной мольбой. Раздается легко узнаваемый звук выдергиваемых из ножен мечей, слышатся бегущие шаги, а потом за всем этим следует серия ударов, не предвещающих ничего хорошего.
А дальше… тишина.
Ни одного звука.
Сердце стучит, внутри все обрывается. Страх сжимает меня гнусной хваткой.
Затем дергается дверная ручка. Всего раз. Словно кто-то проверяет, заперта ли она. Секунду спустя вижу, как ручка падает и рассыпается на золотистые песчинки.
Я вся подбираюсь, когда распахивается дверь и на пороге появляется силуэт, похожий на демона, вышедшего из ада.
Тусклый свет не позволяет увидеть, кто это, но я и так это знаю. Думаю, я бы узнала его даже в кромешной тьме.
Потому что чувствую это.
Так же, как и тогда, перед готовящимся наступлением, его сила словно исходит из земли и впитывается мне в ноги. На меня накатывает очередная волна тошноты, и я крепко стискиваю решетку, когда в комнату входит сам король Ревингер.
Воздух в легких растворяется, как эта дверная ручка, а тело замирает от страха. Король входит, почти выражая скуку и даже не щурясь в тусклом свете, словно ему и не нужно привыкать к темноте.
Возможно, причина тому – тьма, которая уже таится в нем.
Пройдя вперед, он методично осматривает комнату. На нем черные кожаные штаны и рубашка с высоким воротником, а на голове гордо сидит колючая корона из ветвей. Они выглядят увядшими, окаменевшими, словно давно умерли, а потом затвердели в литом лоске.
Он останавливается в тени, в паре метров от моей клетки, но я и без того знаю, что его взгляд замирает на мне.
У него темно-зеленые глаза, напоминающие густой мох, который вот-вот станет коричневым. Жизнь на пороге смерти.
Живость, которая вот-вот станет гнилью.
Но я не могу отвести взгляда от меток на его лице. Они поднимаются из-под воротничка, тянутся вдоль шеи, огибают челюсть, как корни, ищущие почву.
Как вены, вырвавшиеся из отравленного сердца.
Я смотрю, как они извиваются и скручиваются, словно в этих неявных метках содержится что-то зловещее.
Он стоит там, а я опасливо поглядываю на дверь, но стражники там не появляются. Вокруг тишина, тяжелая, как смерть.
– Ты убил их? – задыхаясь, спрашиваю я.
Он гордо и равнодушно ведет плечом.
– Они стояли у меня на пути.
От страха сердце ухает в пятки. Он убил их всех за считаные секунды.
– Тебе известно, кто я? – спрашивает он низким рокочущим голосом, и я вздрагиваю.
Глотаю подступивший к горлу ком.
– Король Ревингер.
Он хмыкает, и я исступленно пытаюсь понять, зачем он сюда пришел. Я думала, что сбежала от него, но следовало понимать, что обмен был слишком простым и легким.
Он вовсе не тревожится, что царь Мидас может найти его здесь. Хотя, подозреваю, поводу для конфликта Ревингер будет даже рад.
Свет от настенных бра заливает его корону ярко-оранжевым цветом, как осень окрашивает листья. Его черные волосы немного взъерошены, а на чуть сероватом лице лежат тени. Он моложе, чем я предполагала, но оттого не менее страшен.
– Так вот где царь Мидас держит свою знаменитую позолоченную фаворитку, – несмотря на то, что я стою поодаль, в темноте, все равно замечаю, как он изучает меня от макушки до пят. – Ты и правда похожа на загнанную в клетку Золотую пташку. Какая жалость, ведь тебе здесь не место.
Я округляю глаза, сердце гулко стучит в груди, колотится от острой боли. Рип ему рассказал. Рип рассказал своему королю о моем прозвище. И Ревингер повторяет его почти грубо, почти насмешливо.
Так вот как поступил Рип? Издевался надо мной за разговорами со своим королем?
Во мне поднимается столько эмоций, что снова хочется заорать.
Я выпрямляюсь и в мгновение ока срываю с себя пальто. Бросаю его в короля через порог и выхожу из клетки.
– Вот. Можешь отдать Рипу, – усмехаясь, говорю я, когда Ревингер протягивает руку, чтобы поймать пальто. – И еще передай, что я ему не маленькая Золотая пташка, над которой он может издеваться за ее спиной.
Король Рот опускает взгляд на перья, и только тогда я осознаю свою ошибку.
Черт.
Я стою как вкопанная, надеясь, что он не заметит.
Спустя мгновение его руки замирают, а потом Ревингер, ухватив двумя пальцами пальто, поднимает его.
В свете фонаря оно мерцает, и надежда падает к моим ногам.
– О, разве не интересно? – вкрадчиво произносит он.
Я чувствую, как отливает от лица кровь, когда он выворачивает пальто наизнанку и раскрывает всю правду.
