Он умолк, и воцарилась тишина. Четыре человека стояли, не шевелясь, сгрудившись в кольце инопланетного оружия. Они словно ждали.
– Ладно, – наконец произнес Эвери. – Вот мой ответ. Теперь я хочу услышать ваш. Вы поможете мне придумать объяснение? Вернетесь домой и будете молчать до конца жизни? Знаю, я прошу многого, но в противном случае сможете ли вы встретить будущее, которое предали?
Глава 18
Они смотрели друг на друга.
– Решать надо быстро, – сказал психмен. Он внезапно успокоился, встретился с ними глазами и улыбнулся в тусклом полумраке. – Шлюпки вот-вот прибудут.
Гуммус-лугиль шаркнул ногой по земле. Его лицо исказило страдание. Торнтон вздохнул. Именно Лоренцен ощутил в себе твердое, резкое решение и спросил:
– Эд, ты уверен, что все это – правда?
– Я всю жизнь этим занимался, Джон.
– Это не ответ. На самом деле, сегодня ты пользовался не только семантически нагруженными словами. Я спросил, насколько ты уверен в своих выводах о том, что произойдет, если человек останется в Солнечной системе и если он ее покинет.
– Первый вывод – практическая достоверность. Мы знаем, как творить историю. Разумеется, ты всегда можешь сказать, что если темная звезда врежется в наше солнце… но будь здравомыслящим!
– Однако ты уверенно заявляешь, что если человек отправится к звездам, его будущее непредсказуемо – и его будущее печально.
Гуммус-лугиль и Торнтон вскинули головы и уставились на Лоренцена.
– Непредсказуемо в деталях, – устало ответил Эвери. – В общих чертах я могу предвидеть…
– Значит, можешь? Я в этом сомневаюсь. На самом деле, я в это не верю. Реальность, физическая вселенная со всеми ее вероятностями, слишком велика, чтобы укладываться в какую-либо человеческую теорию. И если где-то в галактике что-то пойдет не так, вполне могут найтись другие места, где все сложится правильно, более правильно, чем способен предсказать ты или кто-либо другой.
– Я не говорил, что мы должны навсегда отказаться от космоса, Джон. Лишь до тех пор, пока не научимся сдержанности, доброте и сложному процессу мышления.
– Пока все мы не станем отлиты по одной форме – вашей форме! – хрипло сказал Лоренцен. – Я утверждаю, что человек, заползший в свою крошечную раковину, чтобы думать чистые мысли и созерцать собственный пупок, перестает быть человеком. Я утверждаю что, несмотря на все наши неудачи и грехи, мы по-прежнему чертовски неплохо справляемся для животного, которое всего две сотни жизней назад бегало по джунглям. Человек нравится мне таким, какой он есть, а не таким, каким, по мнению кучки теоретиков, ему следует быть. И причина, по которой мы зашли так далеко, состоит в том, что никто никогда не заставлял целую расу превратиться в копию самого себя; у нас всегда было разнообразие, всегда были бунтари и еретики. Мы в них нуждаемся!
– В тебе говорят эмоции, Джон, – заметил Эвери.
– Гладкий, веский ответ, который избегает упоминания того факта, что это эмоциональный вопрос, Эд. Дело предпочтений и веры. Лично я верю, что ни одна маленькая группка не имеет права навязывать свои желания всем прочим. А именно этим вы, психократы, и занимались – да, чрезвычайно мило и вежливо, но хотел бы я знать, как тоскуют жены экипажа «Да Гамы»!
Лоренцен повернулся к остальным.
– Я за то, чтобы сказать правду, отправиться к звездам и ответить за последствия, – сказал он. – Хорошие, плохие или, скорее всего, нейтральные. Какими бы они ни были, я хочу увидеть последствия, и, думаю, большинство людей тоже хочет.
Эвери с мольбой посмотрел на двух других.
– Я… я с вами, Джон, – сказал Торнтон. – Человек должен быть свободным.
– Я хочу маленькую ферму, – сказал Гуммус-лугиль. – И если мой прапраправнук не сможет ее получить, то вся раса может отправляться к черту.
Эвери отвернулся, и они увидели его слезы.
– Мне жаль, Эд, – прошептал Лоренцен.
Осталось только рассказать Гамильтону и другим членам экипажа. «Гудзон» отправится домой; он не станет связываться с Патрулем, а двинется прямиком на Землю и передаст свою историю по радио. Тогда скрыть ее не удастся. Правительство будет распущено, пройдут новые выборы, психократов выгонят со службы. Лоренцен надеялся, что впоследствии часть из них сможет вернуться; они были по-своему хорошими людьми, и их помощь понадобится в будущем. Но это не имело особого значения, ведь люди снова будут смотреть на звезды.
– Следовало бы попросить рорванов вас убить, – произнес Эвери тонким, дрожащим голосом. Он плакал. – Я этого не сделаю, но следовало бы. Вы сорвали истинное будущее человека, возможно, будущее целой вселенной. Надеюсь, вы собой довольны!
Спотыкаясь, он побрел обратно в лес. Лоренцен увидел бегущие в ночи тени; рорваны отступали. К своим космическим шлюпкам, предположил он. Быть может, они заберут с собой Эвери и спрячут до тех пор, пока не утихнет гнев людской.
Вдалеке слышался приближающийся рев шлюпок Гамильтона.
Погибли два человека и неизвестно сколько инопланетян, таких же разумных, чувствующих созданий, а вскоре за ними последуют правительство и чья-то мечта – ради того, чтобы все люди могли владеть небом. Быть может, Эвери все-таки был прав?
Лоренцен мрачно подумал, что на этот вопрос не будет ответа еще тысячу лет. Возможно, никогда не будет.
