Коринф кивнул. Похоже, вселенная – по крайней мере, та ее часть, которую они преодолели, – состояла из потока заряженных частиц, несущихся сквозь пространство из неведомого источника к столь же неведомой цели. Или у этого потока все-таки были конкретные исходные точки? Может, излучение – неотъемлемая часть космоса, как звезды и туманности? Пытливый ум профессионала жаждал побыстрее разгадать тайну.
– По-моему, – сказал Коринф, – даже короткие вылазки в нашем сегменте галактики перевернут с ног на голову многие астрофизические теории. (Нам придется создавать совершенно новую космологию.)
– И биологию, – буркнул Льюис. (Я допускал такую мысль после перемены, а теперь и вовсе считаю возможным существование неуглеродных форм жизни.) – Поживем, увидим!
Увидим – какая волшебная фраза!
На исследования одной только Солнечной системы уйдут десятилетия. «Шейла» – люди стали далеки от присвоения произведениям своих рук имен одушевленных существ, однако Коринф сохранял сентиментальность и назвал корабль именем жены – посетила Луну еще в процессе испытаний. Главное путешествие началось с полета к Венере, где они бросили беглый взгляд на ветреную, песчаную, адски ядовитую поверхность, затем короткой остановки на Марсе, чьи приспособившиеся к суровым условиям растительные формы чуть не свели Льюиса с ума, и только потом корабль устремился к звездам. Одной невероятной недели хватило, чтобы ознакомиться с двумя планетами и отправиться далеко за их пределы. За кормой осталось созвездие Геркулеса, перед астронавтами стояла задача нащупать границы поля торможения и собрать о нем подробные сведения. Затем предстояли скачок к Альфе Центавра, проверка, есть ли у ближайшей соседки Солнца свои планеты, и возвращение домой. И все это в течение месяца!
Когда я вернусь, почти наступит весна…
В день их отправления Северное полушарие все еще сковывала зима. Стояло холодное темное утро. По стальному небу плыли низкие, рваные облака. Снег и дымка почти полностью загородили громаду Брукхейвена; прилегающий к центру город и вовсе скрылся из виду.
Провожающих было мало. Мандельбаумы, разумеется, пришли и теперь ежились в старой, поношенной одежде. Рядом торчала худая, негнущаяся фигура Россмана. Несколько друзей и знакомых по работе из лабораторий и мастерских – вот и все.
На Хельге была дорогая шуба, тающие снежинки сверкали на плотно уложенных светлых волосах, как алмазная россыпь. Каменная твердость ее лица о многом говорила Коринфу. Он прикинул, сколько пройдет времени после старта, прежде чем она расплачется, тем не менее пожал руку коллеги без лишних слов. Хельга заговорила с Льюисом, а Коринф отвел Шейлу за корабль.
В своем зимнем пальто жена выглядела маленькой и хрупкой. Она сильно похудела, кости выпирали наружу, глаза стали огромными. Последнее время Шейла совсем притихла; она смотрела мимо него и чуть-чуть дрожала. Пальцы жены в ладонях Питера выглядели жутко тонкими.
– Мне не следует тебя покидать, милая, – проговорил он по-старому, без сокращений, придав голосу ласковые нотки.
– Ты ненадолго, – безучастно ответила Шейла. Она не накрасилась, губы были бледнее обычного. – Мне кажется, я иду на поправку.
Психиатр Кирнс, пухлый, по-отечески добрый человечек с острым, как бритва, интеллектом честно признался, что его метод лечения нов и он пока еще плутает в потемках человеческого разума, однако несколько пациентов показали обнадеживающие результаты. Врач категорически отвергал истязание мозга хирургией или шокотерапией как варварский метод и считал, что оторванность от привычной обстановки дает больному шанс произвести под надзором специалиста необходимую переоценку.
– Изменения вызвали беспрецедентный психологический шок нервной системы, – объяснил доктор Кирнс. – Счастливчики, люди с твердой волей, решительные, те, чьи интересы и раньше по необходимости были направлены вовне, а не на себя, для кого мышление всегда было естественным и приятным процессом, адаптировались без особого ущерба, хотя, я полагаю, все мы до самой могилы не избавимся от оставленных этим шоком отметин. А вот у тех, кому повезло меньше, развился невроз, который во многих случаях перешел в сильнейший психоз. Ваша жена, мистер Коринф, – извините за откровенность, – опасно близка к потере рассудка. Прежняя жизнь, обеспеченная и не требовавшая большого ума, не подготовила ее к внезапному радикальному изменению бытия. Тот факт, что у нее нет детей, требующих заботы, или проблем борьбы за выживание, обратил ее новую умственную силу на анализ собственного характера. Старые настройки, противовесы, оберегающая от боли короткая память, самообман – все, что раньше было свойственно всем нам, – больше не действуют, а новые защитные механизмы она не выработала. От беспокойства по поводу симптомов последние только усиливаются – замкнутый круг. И все же, надеюсь, я смогу ей помочь. Со временем, когда все эти процессы будут более понятны, возможно, наступит и полное исцеление… Когда? Откуда мне знать? Вряд ли больше года-двух, наука сейчас развивается очень быстро. Тем временем миссис Коринф должна научиться находить счастье и равновесие в другом.
В глазах Шейлы мелькнул испуг.
– Ох, Пит, милый мой, будь там осторожен! Возвращайся ко мне!
– Возвращусь, – обещал он, закусив губу.
– Ваша экспедиция, доктор Коринф, должна прекрасно на ней отразиться, – утешал его психиатр. – Тревога за вас намного полезнее для здоровья, чем мрачные раздумья о фантомах, порождаемые ее разумом. Это поможет развернуть дух вашей супруги в нужную сторону. Она от природы не интроверт…
На мгновение налетела поземка, снег отгородил их от окружающего мира. Питер поцеловал Шейлу и в это момент понял, что на всю оставшуюся жизнь запомнит, какие холодные были у нее губы и как они дрожали при поцелуе.
Под ногами басовито загудело, словно от холода содрогнулась вся планета. Над головой полыхнул огненный след трансатлантической ракеты, летящей в Европу по каким-то делам новоявленного мироустройства. Коринф не отрывал взгляда от Шейлы. Он смахнул снежинки с ее волос, ощущая пальцами их мягкость и детский изгиб шеи. Наружу чуть не вырвалась горькая усмешка.
Пятью сказанными вслух словами, глазами, руками и губами он выразил: «Я обязательно вернусь домой – ты увидишь, какое это будет возвращение, дорогая! Надеюсь застать тебя в добром здравии, ты сконструируешь робота-домохозяйку, чтобы все время проводить со мной. После этого я не допущу, чтобы нам что-либо мешало».
На самом деле он хотел сказать: Моя любимая, будь моей опорой, какой ты всегда была. Ты весь мой мир. Пусть темнота между нами рассеется. Дитя света, давай снова будем вместе, иначе время навсегда заполнится пустотой.
– Я попробую, Пит, – прошептала Шейла, потянувшись пальцами к его лицу.
Из-за корабля послышался искаженный ветром резкий голос Льюиса:
– Всем, кому положено быть на борту, объявляется посадка!
Стоя в люке высоко над землей, Коринф обернулся, чтобы помахать на прощание. Фигурка Шейлы далеко внизу превратилась в пятнышко.
