Сразу же отвечу на ваш излюбленный вопрос – наш горячо уважаемый и любимый лорд Вихт неустанно находится под моим наблюдением и ведет себя более чем прилично. Уж поверьте, от моего взора не ускользнет ничто. Я бы назвал поведение милорда достойным, несмотря на бесконечную и бессмысленную вражду с холодом – пока мой дорогой друг проигрывает по всем фронтам, однако сдаваться не желает.
Мы оба находимся в добром здравии, хоть и скучаем по теплым денькам и свежим фруктам…»
Читать оставшийся текст Фейг не хватило сил, она убрала от лица папирус.
Это было послание не от ее возлюбленного, а от Рирза. Того самого, который являлся сыном Рогора Холдбиста, потомка чудовищ… Того самого, который всенепременно должен что-то сотворить с ее супругом.
До тех пор пока леди не решила изучить покои бастарда, они с мужчиной вели приятную переписку, и его ответы, уже привычно-фамильярные, с шутками, чаще всего с грубыми, вещающие об успехах и севере, она ждала не меньше, чем посланий Вайткроу. Девушка освободила руку, выдернув ее у заботливых служанок, которые поправляли рукава, вернулась к первым строкам послания, пробежалась по ним глазами и почувствовала, как в ее горле разрастается ком. Она сглотнула один раз, второй, а тот и не думал никуда уходить.
Стыд сковал хозяйку Фридомхелла, чем воспользовались служанки, чтобы завершить свое дело – собрать леди до конца. Пока многочисленные шнуры и ленты продевали в специальные петли и завязывали бантиками, Фейг размышляла. И чем больше она погружалась в свои мысли, тем горестнее становилось на душе и тем более проявлялся на ее щеках стыд.
Да, леди Вайткроу временами немного опасалась Рирза, но она, несомненно, уважала его и испытывала самые теплые дружеские чувства к бастарду. Она знала его, беседовала с ним, когда сын Рогора жил на юге, была благодарна за спасение ее из лап северян и еще больше за помощь Вихту в Новых Землях. Девушка успела привыкнуть к своеобразному юмору северянина, не всегда понимала шутки, но старательно улыбалась. Порой Рирз казался слишком взрослым и не похожим на привычных лордов и леди, но и в этой уникальности в том числе состояла его ценность.
Так почему же Фейг едва не решилась на бесчестный по отношению к доброму другу и спасителю поступок – при помощи обмана и манипулирования супругом оставить северянина одного? Именно тогда, когда он нуждался в помощи больше всего?
Бывшая Форест сама надумала что-то про одежды и упряжь, перевернула бумаги Рирза, копалась в них – за что по-прежнему чувствовала стыд, – словно специально искала какое-то доказательство, что-то, что могло скомпрометировать хорошего человека, и, найдя легенду, сразу же убедила себя в причастности бастарда ко всему ужасу, что может происходить в Ферстленде и Новых Землях. Без сомнения осудила хорошего приятеля, не дав ему никакой возможности оправдаться. Разве этому учила ее семья?
К тому же пока ни в одном письме не говорилось ни про каких чудовищ. Люди – вот кто в самом деле учинял бесчинства и уничтожал добрый мир, и будь описание дара Холдбистов настоящим, где хоть одно упоминание об их преступлениях?
Почему Фейг позволила себе усомниться в преданности и честности Рирза? Мужчина не заслуживал такого отношения, и даже если и был причастен к каким-либо отвратительным вещам, то как минимум имел право объяснить свои деяния.
Сын Рогора все время напоминал Фейг о страшных сезонах, которые она пережила в Фиендхолле, о своем отце и брате, о севере и одиночестве. Нет, он никогда, ни разу за все время знакомства не начинал данной темы, не сказал ни слова о Ротре Холдбисте, ни разу не упрекнул Фейг в чем-либо и всячески поддерживал. В тот единственный раз, когда они затронули тему правителя Холдбиста, их взгляды почти полностью совпали, но если леди предпочитала использовать аккуратные формулировки, то Рирз ничуть не стеснялся сквернословить, едко шутить и приводить такие сравнения, что щеки девушки вспыхивали помимо ее воли и с каждым новым словом краснели лишь больше.
В свое время именно ненависть к одному лорду сплотила их куда больше, чем любовь к другому, а тот разговор если и не сделал из них хороших друзей, то помог обзавестись тем союзником, который понимал как никто другой. Вихт поддерживал обоих, но на деле не испытывал подобных чувств к Рогору и, естественно, не мог в полной мере понять близких, хоть и очень хотел.
Последующие дни взволнованная и не знающая, что предпринять и что думать, Фейг не отвечала ни на одно письмо, но писала их сама. Она почти не покидала покоев и просила подавать ей завтрак и ужин. Леди передавала через Злобню и воребов послания в Гринтри, прося отправить легенды, которые имелись в отцовском книгохранилище, и размышляла. Новая Вайткроу не понимала, что ей делать – верить другу, который вернул ее возлюбленному и был опорой и поддержкой, или опасаться человека, способного разорвать упряжь и не испугавшегося убить собственного брата, пусть и на благо. О, про смерть Ротра леди не знала очень долго, пока наконец на свадьбе не услышала, что с ним случилось. Она вспомнила, как на мосту бастард выбрасывал в реку кошель и какие-то украшения. Тогда Фейг не придала этому поступку значения, но после новостей о бывшем муже в ее голове все встало на свои места.
Разобраться в Рирзе девушке мог помочь тот, кто знал его лучше, чем она сама. Вихт находился далеко, ни про каких других друзей бастарда леди не слышала. Сын Холдбиста много с кем общался, обменивался ничего не значащими фразами или опрокидывал пару кубков, но по-настоящему теплые чувства он не испытывал ни к кому, кроме Амфи. Он притащил это существо, показавшееся поначалу Фейг отвратительным, опасным, кровожадным, и не одно, а с подружкой, и поселил так близко, как только получилось. Порой казалось, что если бы Рирз обладал даром переносить озера, то Амфи бы жил в самом Фридомхелле и следовал бы за бастардом в любом походе. Но, поскольку добиться этого не получалось, мужчина убедил стражников охранять озеро, в котором теперь жила парочка, и, пока находился на юге, наведывался к синекожим каждый день.
Последнюю ночь перед отправлением на север Рирз провел на озере – Амфи, к которому леди теперь нередко приходила, чтобы развлечь скучающего плавуна, рассказывал ей об этом. Оафи также успела привязаться к бастарду и скучала по нему, хоть и более сдержанно выражала чувства. Голубокожий почти в каждый приход леди Вайткроу устраивал настоящую истерику, рыдая, что друг до сих пор не вернулся. Он даже порывался отправиться на север самостоятельно, пару раз продемонстрировал собранные вещи – несколько рыбешек, бусы из камушков, две ракушки с Новых Земель и золотую трость, способ добычи которой он так и не сообщил, и Фейг пришлось приложить много усилий, чтобы переубедить рыболюда. Она пообещала, что как только Рирз сумеет наладить быт, то всенепременно подберет место для приятеля и лично явится за ним.
Морской житель был нетерпелив и капризен как ребенок и не уставал сообщать, что бастард Рогора не прибыл, ставя это в вину Фейг и громогласно сообщая, что невеста Вихта недостаточно старается с уговорами и убеждениями. Оафи, как и положено заботливой супруге, поддерживала спутника и нередко принималась громко клекотать вместо привычных человеческих слов, выражая недовольство. Леди Вайткроу задабривала голубокожую блестящими полудрагоценными камнями и украшениями. Со временем хитрая плавунья научилась использовать свой пронзительный голос, чтобы получить побольше подарков. Амфи же стойко противостоял искушению и воротил нос от любых переливающихся вещей, пока говорил про Рирза.
