– Я видеть, что духи в Риис сильнее. Когда Риис сердиться в лагере на всех, все начинать быстро-быстро умнеть и делать так, как он хотеть. Ходящие-по-земле так не уметь. Злой Риис становиться большим вожаком! Его люд понимать это. Слушаться, без этот… Без плохой слов и слез.
– Неужели все это происходит на самом деле? Рирз становился при тебе чудовищем? Он вынуждал людей делать что-то и запугивал их? Почему никто не рассказал об этом?
– Не запугивать! Риис не пугать людей, он говорить, хотеть, и они делать.
– То есть он… Он вынуждал их, но без страха?
Амфи согласно заклекотал.
– Ты хочешь сказать, что он… Подчинял их? Заставлял делать, как ему надо?
Мужчина снова издал такие же звуки, оскалился, вероятно, радуясь, что его поняли. Фейг было совершенно не до улыбок. Она хотела услышать правду и услышала ее, но на душе от этого не стало легче. Лучше бы она не заходила в покои сына Рогора!
– Фхейх грустить из-за меня? – Мужчина выбрался из воды на доски мостка. Охрана зашевелилась, но хозяйка Фридомхелла раздраженно махнула рукой:
– Нет. Конечно же, не из-за тебя. Я думала… Амфи, а тебе не было страшно, когда в Рирзе просыпались силы духов и он менялся? Он ведь хотел тебя убить!
– Я ничего не бояться, Риис мой друг! Он не хотеть убить, он испугаться меня, не узнать сначала… Риис защищаться, и силы духов помогать ему делать это. Это помогать обороняться, как мои зубы. Я мочь быстро-быстро плавать, а Риис не мочь и защищаться как уметь. Риис бояться причинять боль из-за силы духов, он рассказывать мне о страх, и я говорить ему, что надо учиться. Я помочь ему понять, что учиться – лучше, чем бояться. Я сказать ему тогда, что он должен быть как наш малек. Наш малек рождается на суша и не уметь плавать сразу. Плавать у него в крови, как летать у птица, но малек не знать об этом и должен учиться. Когда малек понимать и учиться, у него получаться и он верить в себя. Когда он верить, он вспоминать, что вода – его дом. Как Риис вспоминать, что его сила духа предков жить в нем всегда, он не стать бояться, он стать уверенный. Риис сильный. Риис как малек – должен побеждать себя и духа предков, Риис подстраивать под свой плавать течение или ломаться, и тогда течений сам подстраивать под себя Риис. Течение никуда не уходить, и Риис как малек не уходить. Риис понимать и сражаться.
У Фейг не нашлось, что ответить. Она молчала и даже не поднимала головы. Не могла, не хотела смотреть на водного обитателя, словно произнесенные слова исполнятся, лишь когда леди переведет взгляд.
Амфи же рассудил совсем по-другому. Он протянул искусно припрятанный от жадной Оафи начищенный металлический диск девушке. Наверное, чтобы ее подбодрить.
– Фхейх не должна бояться. Малек может ошибаться, но уметь выживать. Если малек сломаться или делать неправильно, он суметь набраться сил и сделать другой выбор. Малек сильный, пока учиться. Так делать сам природ, чтобы малек выживать.
Тордж
– Это бесчеловечный поступок, Клейс! Отвратительно бесчеловечный.
Рыцарь отказался присаживаться и теперь расхаживал по Малому залу, широко шагая, и потому был вынужден часто поворачивать, так как помещение кончалось. Он всегда говорил громко и отчетливо – так его некогда научил наставник, и хорошая привычка осталась, но теперь он переступал грань дозволенного и, можно сказать, кричал. Мужчина понимал, что не стоит поступать так с человеком, который был не только его другом, но и к тому же регентом, превышая полномочия и повышая голос, но не сумел вовремя остановиться.
– Тордж, прошу, довольно! И без твоих криков я утомлен, – регент потер костяшками виски. Он жаловался на утомление и головные боли очень редко, и если таковое случалось, то и в самом деле следовало бы замолчать. Но негодование сира, бурлящее в нем со вчерашнего вечера, извергалось теперь подобно потоку воды, который прорвал запруду.
– Ты не такой человек, каким пытаешься казаться, Клейс! Это не ты говоришь, а усталость и злость на лордов, которые не желали тебе подчиняться. И злость на сира Саттона, на леди Шау Лоудбелл, на культистов… Да на всех! Ты сердишься, я понимаю. – Рыцарь остановился на полушаге и с глухим звуком оперся руками о противоположный от регента край стола. – Но ты не должен решать судьбу человека, когда ты зол. Тебе надо бы обдумать все еще раз, взвесить, и только после…
– Тордж, я не знаю, почему ты решил выступать в качестве защитника молодых лордов, но заверяю тебя, они вполне в состоянии постоять за себя. Самостоятельно, мой друг, а о твоей помощи после и не вспомнят.
– Не ради того я здесь. – Тордж продолжал наседать на дерево, но оно было крепким и не думало проявлять слабости и скрипеть.
– Ох, ты перестал мельтешить… Наконец-то! Присядь и поведай мне, по какой причине ты проникся симпатией к одному-единственному участнику войны? Всего с полсезона назад ты придерживался иного мнения.
– Я видел его там, в те дни. Растерянный и глупый мальчишка, который не ведает, что творит. Он не желал намеренно идти против тебя и враждовать с короной. У него не имелось подобных мыслей! Он не думал о твоих указах в те моменты… Полагаю, он ни о чем вовсе не думал. Его терзала лишь одна навязчивая идея – желание помочь матери, позаботиться о ней. Только это, Клейс.
– Нет, Тордж. Это ничего не меняет. Я много раз слышал подобные объяснения любых поступков. Никто не желал намеренно вредить мне, возможно, я соглашусь с этим и в данном случае – милорд Робсон Холдбист и правда не ставил перед собой подобной цели. Но это не значит, что теперь всякий может притвориться несмышленым и наивным ребенком, тем самым получая оправдание любым поступкам и грехам. Нет. – Регент оторвался от растирания висков и поглядел на стоящего рыцаря. Тордж не желал садиться, и это нервировало мужчину, сир это знал. Он очень давно жил в Санфелле и много лет провел в обществе Фореста. – У всех участников конфликта есть матери, жены, дети, братья и сестры… Я могу перечислить еще несколько ступеней родства и припомнить друзей, но стоит ли? Все они, разумеется, радели лишь за благо и честь своей семьи и ни в коем разе не думали, что их поступки могут обернуться таким образом. Страшная оплошность! Невероятно, как подобное вовсе могло случиться?! Нет-нет, то лишь наговоры, и не больше. Как же, разве ж кто мог знать, как оно случится? Ах, как же неприятно получилось, но я больше так не буду! Даю вам слово!
Форест скривился и говорил более высоким голосом, пытаясь сделать его то писклявым, то грубым. Получалось у мужчины не то чтобы хорошо, но довольно смешно. Тордж чуть отвлекся от серьезности происходящего.
– Не улыбайся, они в самом деле могут заявить нечто похожее и будут искренне рассчитывать на благосклонность. А когда я ее не проявлю, назовут тираном и деспотом. Я знаю, о чем говорю. Про́клятый регент и самый жестокий лорд за всю историю существования Ферстленда – вот кем я стану. И не важно, что я совершу после. Даже если на следующий день я оправдаю убийцу брата, ненавистника короны или главу Культа Первых. Понимаешь? Сколько бы добра я ни совершил, запомнят только то, что кому-то не по душе.
