Благородный и упрямый дурак? Наверное.
Раньше все казалось таким простым, а с ее появлением вдруг стало сложным.
Держа это нежное наивное создание в объятиях, я думал о том, что треклятый браслет сжимает, плавит кожу, врастает отравленными шипами мне в вены. И выродок Ренн, самый настоящий Зверь, мог бы приволочь Каменную жрицу за волосы к отцу и бросить в железную клетку. Пригрозить, пытать, сломать, заставить выдать все слабые места, все тайны Антрима.
Использовать ее как орудие, как ключ к Скальному городу. Или как сосуд для дитя из пророчества, в которое так верит лорд Брейгар.
В награду за верную службу отец даровал бы мне землю и титул. И Рамону я бы взял как награду – в свое абсолютное владение, и даже Матерь Гор мне бы не помешала.
О да, именно так бы и поступил Зверь-из-Ущелья. Вымесок с порченой кровью.
Я думал обо всем этом и свирепел. Сжимал челюсти так сильно, что в любой миг готов был услышать хруст собственных зубов. Слава Отцу всех Равнин, она ничего не заметила! Мягко вывернулась из моих рук.
– Догоняй! – и бросилась прочь.
– Рамона! – я ухватил лишь воздух, а она, смеясь, с разбегу влетела в алое море. Окунулась в его неспокойные волны.
– Прости, не слышу! – и залилась легким счастливым смехом.
Маки обвивали ее ноги, тянулись стеблями, будто цепкими руками. Целовали губами-лепестками, будто сотни любовников. Рамона касалась руками головок, и те, мелко дрожа и впитывая в себя лучи догорающего солнца, мерцали таинственным багровым светом. Воздух тут же наполнился сладким ароматом, а поле…
Оно горело.
Пылало тысячью огней, как и я сам.
Дочь гор, вросшая корнями в седые Западные скалы, смотрелась на удивление гармонично здесь, на земле. Она словно сливалась воедино с этим полем, со степью, была на своем месте, как частица мозаики, потерянная когда-то и сейчас возвращенная.
Не в силах противостоять дурманному притяжению, я пошел к ней – ее жар звал, манил, обещал. И, когда до горной девы осталась дюжина шагов, замер, лишенный воздуха и способности думать.
– Мне кажется, будто много жизней назад со мной это уже происходило, – Рамона водила ладонями над огненными волнами, словно желая зачерпнуть горсть красно-оранжевых лепестков. – Такое единение… это странно. Непостижимо. Не думала, что на равнине мне будет так хорошо.
Она подняла глаза, и в свете умирающего солнца показалось – они горят спокойным рыжим пламенем. В этот миг она мало походила на земную женщину, скорее, на богиню из старых легенд.
Алое солнце стекало по плечам, обволакивало мягким бархатом. Она повернулась лицом ко мне, спиной к закату – темный, четко обрисованный силуэт на фоне меняющегося неба. И, когда подняла голову, последние золотые лучи короной вспыхнули в волосах.
Думаю, я мог бы стать художником. В другой жизни, ведь в этой я избрал более грязный и прозаичный путь. Даже странно, что со времен далекого детства, когда я часами мог сидеть на скальном карнизе над пропастью и смотреть, как солнце спускается в ущелье, у меня сохранилась способность видеть красоту. А это была именно она.
Глава 29. Поцелуи могут быть разными
Рамона
Он смотрел на меня так странно, как будто хотел запечатлеть в памяти каждую черточку. В груди что-то переворачивалось от этого взгляда. Горело, сжимало, ныло. И боль эта была сладкой и тягучей, как мед.
– Спасибо, – выпалила я, сама не зная, за что благодарю. – Спасибо тебе, Ренн. Без тебя на равнинах было бы пусто.
Желваки на щеках дернулись, и он отвел взгляд. Посмотрел куда-то поверх моей макушки.
– Я просил тебя выбросить из головы девичьи глупости.
– Прости, что я не такая зануда, как ты.
– Тебя, видно, в детстве не шлепали, – Ренн сузил глаза и посмотрел так, будто хотел исправить это досадное упущение и отходить меня хворостиной как следует.
– Ошибаешься! Меня пороли розгами. Но, как видишь, все без толку.
– Сочувствую твоему отцу, хотя он тот еще… – он хотел выдать какую-то колкость, но в последний момент передумал.
Вместо этого сорвал маковый цветок и шагнул ко мне. Отвел прядь волос и воткнул стебель за ухо, как самое изящное из украшений. Пальцы скользнули по чувствительной коже у виска, огладили подбородок – так властно, по-хозяйски.
– И зачем только ты отдана Матери Гор? – в голосе прозвучала глухая тоска, а у меня от его слов ком подкатил к горлу. – Разве это справедливо, такую… – Ренн медленно окинул меня взглядом снизу доверху, а после тряхнул головой, будто пытаясь избавиться от наваждения.
– Я думаю об этом каждый день. И о том, что, возможно, наша встреча – это божественный промысел.
Я что-то говорила, сама не помню, что. Сбивчиво, быстро. Пока не ускользнула ниточка мысли, а Реннейр слушал с неподвижным лицом, только сжимал мое плечо с каждым мгновением все крепче. И я замечала, как он время от времени бросал взгляды на свою правую руку.
– Что с тобой? Почему ты так смотришь и молчишь? – спросила шепотом, будто нас могли подслушать.
Грудь его вздымалась от тяжелого дыхания. Он глядел на меня, не отрываясь и почти не мигая.
– Что-то не так? – сдерживая дрожь в голосе, спросила я.
Может, я просто чего-то не понимаю?
Ренн шумно выдохнул, а потом, пока я не успела опомниться, обхватил за талию и легко, как пушинку, опустил в маковые волны.
* * *
Реннейр
– Ренн?.. – шепнула она испуганно и уперлась ладонями в плечи.
– Тс-с, – прижал палец к губам, ощущая их теплую мягкость.
Боги, что со мной творится? Не хотел ведь поддаваться, а сам…
Взгляд янтарных глаз метался по моему лицу, изучая. И я скользнул носом по шее, вдыхая полной грудью дурманный аромат.
Сладкая. Какая же она сладкая… Мне бы только попробовать, мне это необходимо, как воздух. Иначе просто сдохну. Это наваждение утянет меня в бездну, и там я пропаду.
Да и плевать.
Я задержался у виска, коснулся губами бьющейся жилки – сладкий аромат кожи, смешанный с ароматом девичьих волос, ударил в ноздри. Снес голову. Внутри что-то лопнуло, и я, сгребя непослушными пальцами ткань на девичьей пояснице, крепче прижал ее к себе.
– Как вкусно ты пахнешь, – пробормотал, зарываясь лицом в волосы.
Лугом после дождя – влажным, полынным, терпким.
Медом – сладким, тающим на языке.
…и женщиной. Неискушенной, но такой желанной.
Пусть знает, чем может обернуться ее безрассудство. Я не зеленый юнец, который даже подойти боится и лишь вздыхает в углу. Я не могу вечно играть в благородство, я всегда брал то, что хотел.
