«Аня?» – спросил Андрей.
«Ага».
«А с Рачавади?»
«На планшете ничего. Странно, может, они шифровались от кого-то…»
«Елки, ну хоть что-нибудь…» – взмолился Андрей.
«Елки тебя услышали, – пошутил Грищ. – Среди заметок есть-таки одна интересная. Какие-то непонятные имена, адреса и день встречи – 13 мая. Высылаю сейчас все данные, минут за десять зальется».
«Давай заметку сначала, прямо сейчас!» – не мог удержаться Огневский.
Теперь, шагая по рынку, он в который раз прокручивал в натренированной памяти этот текст:
«Савил Лангдуан. 15–45 Сук. 3, предв. пусть Р. позвонит.
Хинхой Чэмчамрат. 13 мая 12–30 в офисе, Сук. 12 44–13.
Наппадон Кунтавилаппхон. Чатучак, сев-зап. часть, п. 477. Открыт до 20».
Три тайских имени, адреса («Сук.» – это, судя по всему, Сукхумвит, центральная улица Бангкока). И с первыми двумя – время встречи, видимо, назначенной заранее.
Кто такие Кунтавилапхон и Чэмчамрат, Андрей понятия не имел. Но первый господин в списке был очень даже известен в Таиланде. Крупный политик, руководитель левой партии, бывший несколько лет министром. А по совместительству очень богатый промышленник. Это было интересно.
А вот фамилия Чемчамрат внезапно взбудоражила Ум, с которой Андрей созвонился сразу после разговора с Грищом.
– Это Хинхой, сам Хинхой! – восклицала она.
– Какой Хинхой? – удивился Андрей, и был встречен осуждающим молчанием.
Ум скинула ссылку на видеоролик – щуплый таец в рваной джинсовой одежде выводил в микрофон что-то протяжное, сурово-чувствительное.
– Певец? – спросил Огневский.
– Да, он самый лучший!
Огневский не ожидал от своей железной соратницы такой любви к попсе, но улыбнулся.
– У вас будет отличный шанс увидеться с кумиром, – сказал он. – Нам нужно встретиться с каждым из этих людей как можно скорее.
Ум стала организовывать визиты к певцу и политику, но что было делать с третьей персоной из списка? Девушке загадочный Наппадон был так же неизвестен, как и Огневскому.
– Это, похоже, менее важная птица, – сказал Андрей. – Тут написано… – Он прочитал по-русски: – «Чатучак, сев-зап., п. 477. Открыт до 20». То есть рынок Чатучак, видимо, северо-западная часть, п. – это павильон, номер 477, который работает до 8 вечера. Нам с вами пора сходить на базар!
И вот они шли по утреннему рынку в поисках заветного павильона.
Музыкальная звезда, политический лидер и скромный владелец палатки на рынке… Зачем они были нужны Шестову? Почему он встречался с ними за день до исчезновения? Все это не давало Огневскому покоя до поздней ночи, не отпускало и сейчас. Давай, товарищ Наппадон, подскажи разгадку!
На поиски ушел почти час, даром что сыщики. Наконец в секции, заставленной всевозможной мебелью, в остром запахе дерева и лака, один из опрошенных торговцев ответил:
– О, так это вам к Экесоо! Он вон там, за углом.
– «Экесоо»? – спросил Андрей Ум, когда они приближались к заветной палатке. – Что за прозвище такое? Ни разу не встречал.
– Я тоже, – ответила Ум. – Может, он приезжий, из Камбоджи?
Тайцы любят все странное сваливать на соседнее королевство.
Экесоо-Наппадон оказался лет сорока, с длинными волосами и слегка осунувшимся лицом. Одевался он при этом стильно – в рубахе с косым воротом а-ля «Битлз», брендовых джинсах и кедах. Торговец сидел на табурете в углу своей палатки и глядел в телефон. Вошедшим фарангу и тайке равнодушно бросил:
– Хэллоу.
Магазинчик был под стать владельцу – мебель и украшения в стилистике американских 70-х. Последние пару лет такое псевдоретро очень модно в Таиланде, хотя по количеству посетителей не скажешь – сейчас в лавке были только хозяин, Огневский и Ум. Павильон был небольшой, не особо богатый, но в уголке у владельца красовалась початая бутылка дорогого коньяка Henessy XO.
– Кхун Наппадон кхап, – обратился Андрей по-тайски, – к вам не заходил два дня назад фаранг по имени Сергей?
Мятое лицо торговца рассекли морщины.
– Май [нет. – тайск.], – отрезал он, даже без «кхап» и прочих уважительных частиц. Потом отвернулся от Огневского и добавил еще, словно куда-то в сторону: – Май.
Тут подключилась Ум, показала удостоверение, представилась.
– Это дело государственной важности, вы должны рассказать все, что знаете.
Наппадон закачал головой, но прогонять представителей закона не решился. Ум продолжала наступать:
– Мы знаем, что с вами собирался встретиться русский предприниматель Сергей Шестов, вы виделись с ним?
Торговец хмуро глядел в пол.
– Это кхун Андэй, – показала она на Огневского, – он представитель российского правительства. Это дело международной важности, похищение, от него зависит престиж нашей страны.
«Российское правительство сильно бы удивилось», – усмехнулся про себя Огневский.
Но на Наппадона ее последние слова произвели неожиданный эффект. Его черные глаза стали огромными, он повернулся, с ужасом посмотрел на Андрея, потом на Ум, потом опять на Андрея, нервно сглотнул, подскочил и бросился бежать.
– Я за ним! – крикнул Огневский, выскакивая из павильона.
До того как попасть на Чатучак, Огневский и не думал, что на свете есть столько барахла. На площади в пятнадцать футбольных полей продавали все, что только можно. Что нельзя, тоже кое-где продавали.
Сейчас Андрей несся через эту оргию товарообмена, лавируя в толпе тайцев и фарангов, уклоняясь от тележек с товарами, огибая заваленные прилавки. Лишь бы не упустить из вида тонкую фигурку беглеца в белой рубахе, мелькавшую впереди за спинами и лицами.
Огневский был сильнее, зато Наппадон – у́же в плечах, что немало значит в такой толчее. К тому же он знал тут каждый угол и несколько раз нырял в такие закутки, что Андрей терял драгоценные секунды, вертя по сторонам головой, пытаясь понять, куда тот делся.
Из мебельного сектора они вылетели в часть рынка, посвященную искусству и декору. Огневский бежал теперь под взглядами сотен статуй Будды, резных слонов и суровых якшасов – клыкастых великанов из индийской мифологии.
Потом был сектор с едальнями, где стало тяжело дышать от пряного пара из полусотни воков и кастрюль. Предательски заурчал живот… Андрей врезался на всей скорости в тележку с грязными тарелками, потому что на миг загляделся на лоток с «кхао сой» – его любимым, фантастически вкусным супом из говяжьего карри.
Выбрался из-под завала разбитых тарелок, под ругань бабки, толкавшей тележку, бросился с удвоенной скоростью. Поди ж ты – с виду Наппадон совсем не спортсмен, коньяком средь бела дня балуется, а бегает, будто всю жизнь от сыщиков удирал.
